— Удойкин, ты ошибся, — сказал Драгин. — Зря потревожили солдат. Видишь…
Но в это мгновенье послышались отдаленные крики, в соседней комнате застучали десятки ног, дверь распахнулась настежь, и в кабинет ворвалось около десятка вооруженных. Все они остановились, направив маузеры и наганы на бывших в комнате.
Впереди всех выделялся Арутюнов. Он, казалось, вырос на голову, глаза его метали молнии, а голос, как отточенный, резко звучал.
— Прощайтесь с жизнью, русские собаки! — кричал он. — Последний час ваш настал.
Поднялся со стула Нефедов, подошел к нему вплотную и твердо сказал:
— Потише. Если вы отсюда не уберетесь, то солдаты дивизии вас, как щенят, передушат.
— Какой дивизии, чего врешь?
— Посмотри в окно.
— Будьте настороже, братья, — крикнул своим Арутюнов. — Они нас хотят напугать.
— Нет, не пугать. Вот, слышишь песню? То поют солдаты.
— Проклятые! — вырвался крик у Арутюнова. Он живо подбежал к окну, выбил стекло и выглянул наружу.
— Да, идут.
Арутюнов быстро отпрянул к дверям.
— Хорошо. Мы сейчас уйдем. Но вам не сдобровать: и русские и турки будут уничтожены с лица Гайястана. Идемте, братья. Силы неравные.
Уходя, Арутюнов на секунду задержался, погрозил маузером Тегран и прошипел:
— А с тобой, подлая, я еще посчитаюсь.
Когда большевики остались одни, Драгин раздумчиво сказал:
— Да, мы должны уйти в подполье. Иного выхода нет.
— Товарищ Драгин, — вы уезжайте, — настойчиво произнесла Тегран. — Вам здесь уже делать нечего. В Советской же России работники нужны. Зачем вам гибнуть зря?
— Нет, я останусь. И положение не настолько уже опасное, как кажется. А мне приятно будет поработать в подполье. Давно не работал.
Вошел Хомутов. Он сказал:
— Прибыла рота солдат.
* * *
Вечером провожали Нефедова, Хлебалова и отъезжающего с ними в качестве политического комиссара Васяткина.
Три товарных состава дымили паровозными трубами. Оживленные толпы солдат наполняли вокзал, перрон и двигались по железнодорожному полотну.
Приблизилась минута отъезда. Васяткин молча попрощался с товарищами. А Нефедов продолжал суетливо уговаривать провожатых ехать в Россию с дивизией. Но уговоры не действовали. Тогда Нефедов, точно вспомнив что-то, вбежал в вагон дивизионного комитета. Вскоре он вернулся к друзьям в сопровождении двух солдат, нагруженных двумя тяжелыми свертками.
— Вот вам, товарищи, подарок от комитета. Совсем было забыл.
— Что тут?
— Здесь маузеры, кольты, браунинги и патроны. Выбирайте, кому что нравится.
— Да мы же вооружены.
— Ничего. Берите, пригодится.
Новые револьверы отсвечивали серебром и сталью. Первый протянул к ним руку Удойкин.
— Вот этот маузер мне очень по душе, — сказал он.
— Куда такой большой? Ведь в подполье идем.
— Я и меньший в придачу возьму.
Когда оружие было разобрано по рукам, Нефедов отвел в сторону Драгина, Тегран и Васяткина. Извлек из карманов шипели два больших свертка и передал их Драгину.
— Что это?
— Деньги, товарищ Драгин.
— Откуда?
— Мы часть военного снаряжения продали туркам. Вот и выручили. Все равно бы бросать пришлось.
— А товарищи знают? — спросил Васяткин.
— Как же. Постановление есть, две тысячи лир в партийный комитет.
— Но деньги вам самим пригодятся, — протестующе сказал Драгин.
— Мы едем в Россию. Нам они не нужны. А вам для работы нужны будут.
— Бери, Драгин, — поддержал Нефедова Васяткин.
— Но куда же я их дену?
— Разделите между членами комитета. Каждый пускай хранит часть. А то арестуют вашего казначея, и без денег останетесь.
Паровоз дал пронзительный гудок. Солдаты толпами повалили в вагоны. Нефедов и Хомутов подали руки провожавшим. Первый эшелон медленно покатил от станции.
— Товарищи, — громко кричал Нефедов. — Ежели что, так за нами другой полк едет. Грузитесь, и никаких.
— Да осторожней; товарищи, — добавил Васяткин. — Берегите себя.
— Ладно, — громко ответил Драгин. — Езжайте и крепите революцию. За нас не беспокойтесь.
* * *
Приближались турецкие войска. Вместе со свежим горным ветром залетали над городом глухие, похожие на отдаленные раскаты грома артиллерийские залпы. Турецкая кавалерия уже побывала в предместье города. Не тронув никого, она стремительно ускакала прочь.
Большевики ушли в подполье, переменив квартиры, одежду и появляясь на улице только в крайней необходимости. Все городские и окружные учреждения заполнились смуглыми людьми, вооруженными до зубов. Всюду слышалась резкая армянская речь.
Читать дальше