Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

— Охрану уже вызвали.

— Молодцы. Много?

— Пришло двадцать пять человек.

— Мало. Очень мало. Нужно вызвать еще.

— Требовали больше, да все в разборе. Нет людей. Разве у Стрельцова из отряда взять?

— Нет, нельзя. Их отряд единственный на целый район. И в самом опасном месте.

— Можно из полка потребовать.

— Вот именно. Мы требовали уже. Но совет солдатских депутатов хотя и соглашательский, но не соглашается.

— Надо самим солдатам сказать. Они придут.

— Вот за этим я и вызвал нас, друзья. Ты, Щеткин, иди в полк и приведи к ревкому солдат во что бы то ни стало.

— А я? — спросил матрос.

— На тебя вот какое поручение возлагает комитет. Поезжай в казачий полк в пригородное. Приложи все усилия к тому, чтобы казаки не шли на нас.

— А разве идут?

— Мы перехватили кое-что. Командование полка сговаривается с Перепелкиным и тем временем продвигает полк к Москве на подавление революции. Мы тебе бумажку дадим. Ты поедешь не один. С тобой выедет уполномоченный комитета.

— Когда ехать?

— Сейчас. Тут мы арестовали случайно приехавший полковой комитет этого казачьего полка. Будто бы секретарь — большевик. Председатель — определенный монархист — казачий есаул. Некоторых мы оставим заложниками. С остальными вы поедете договариваться с полком.

— А комитет согласен с нами?

— Как будто бы дает согласие. Но выбора нет. Нужно ехать. А ты, Щеткин, ступай в полк, там есть наши. Увидишь большевика Верославского. С ним посоветуйся. Сейчас дадим бумажку.

— Товарищи, нужно выделить несколько рот в распоряжение ревкома, — говорил Щеткин. — Это же предательство.

Перед ним стояло трое военных из полкового комитета. Разговор происходил во дворе казарм. Был пасмурный вечер, моросил пронизывающий осенний дождь.

— Ваш мандат недостаточен для нас, — отвечал один из членов полкового комитета, высокий и худой. — Для нас приказ ревкома не обязателен.

— Товарищи. Разве вы с юнкерами вместе? Тогда так и говорите. Это же предательство.

— Нет, мы не с юнкерами. Но и не с вами.

— К чему разговоры, — резко заявил другой член комитета. — Ваша бумажка для нас ничего не значит. Мы насильникам не подчиняемся. Достаньте приказ от совета солдатских депутатов, тогда выделим хотя бы целый полк. Только не выйдет у вас. Не захотели с нами договариваться — действуйте, как знаете. Захватчики! Пошли, товарищи, на заседание.

Щеткин, оставшись одни, стоял посередине большого двора казарм, злой и раздраженный. Он не знал, что делать.

Неизвестно откуда вдруг перед ним выросло трое солдат.

— Не вышло? — участливо спросил один.

— Не соглашаются, — ответил Щеткин.

— Ничего, наверно, выйдет. Сейчас звонили из ревкома. Нужно без комитета.

— Давайте скажем солдатам.

— Уже сказали. Пойдем в казармы.

На ходу один из солдат говорил Щеткину:

— Вон какая погода. Собаку на двор не выгонишь. Ну, которые солдаты уже и спать полегли.

Прошли по помещениям рот. Солдаты вяло одевались. Кучками шли во двор, снова возвращались в казармы, мокрые от дождя и хмурые. Слышались недовольные возгласы.

— Черти, покоя не дают.

— Там такое — грязище, дождь. Куда итти, на ночь глядя?

— Нашли тоже время!

Щеткин видел, как вяло, неуверенно и нерешительно собирались солдаты, и волновался. Несколько раз принимался говорить. Но его не слушали и только искоса поглядывали да ругались.

— Идите к божьей матери. Если хочешь, так валяй, плавай по грязи. А мы не пойдем.

Он вышел во двор. Солдаты медленно строились, громко ругались между собой, поминая при этом самых отдаленных родственников и всех святых. Вот уже, казалось, наконец построились. Оставалось двигаться. Но команда не подавалась. Строй снова рассыпался. Солдаты частью разбрелись по двору, частью возвращались в казармы.

Так несколько раз менялось решение. Это выводило из себя раздраженного Щеткина. Ему уже казалось, что юнкера громят ревком и что солдаты не идут благодаря его неопытности и неумелости. Несколько раз за вечер он посылал к телефону бывшего возле него солдата-большевика, но из ревкома спокойно отвечали, что все обстоит благополучно.

Темнота и дождь усиливались.

— Слушай, не знаешь ли, где тут товарищ Верославский? — спросил Щеткин у своего спутника.

— Верославский. Вон стоит наш сокол.

— Что, любят его солдаты?

— И, брат… В огонь и в воду за него.

— Так почему же он стоит и молчит?

— Значит, нужно так. Да ты пойди, поговори с ним.