Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Теперь он отдохнет. Теперь ему все равно, как будут жить зятья и внуки. Он забудет о них. Забудет обо всех, кроме Петра… Этому он не простит ни его речей на сходке, ни злобной алчности во время дележа. С Петром еще будут беспощадные бои…

Лука Лукич равнодушно взирал, когда зятья и внуки начали ломать пристройки к старой избе, где до раздела ютилось семейство, а потом принялись разбирать риги и хлевы, уводить скотину, уносить горшки и плошки, растаскивать сохи, бороны и плуги, ссыпать в мешки хлеб, оставшийся от прошлого урожая, делить на узкие полосы огород.

Впервые после похорон Ивана Лука Лукич спал безмятежно. Дух его был спокоен, совесть чиста. Он никого не обманул и не оставил в обиде Флегонта и Сергея.

Эти еще придут! Эти утешат его!

Он перекрыл развороченную крышу старой избы, пристроил хлев для скотины, убрал соху, борону, плуг, поставил плетень, который отгораживал старую избу от хозяйства Семена, и выехал в поле сеять.

Работал он не спеша.

Андриян, благодарный Луке Лукичу за потачки в былые времена, помогал ему. Старик быстро управился на своем загоне.

Все часы, свободные от дел, Лука Лукич проводил в доме Тани, стругал, приколачивал, красил, холил старого жеребца, возил Таню к больным.

Вечерами Таня читала что-нибудь или они собирались у Ольги Михайловны, пили чай.

Недели через две после переезда в село Таня получила письмо, в котором сообщалось, что «тетенька получила ее посылку в полной сохранности…»

Таня повеселела: письмо означало, что Флегонт перешел границу.

Пока царский двор, дабы отвлечь общество от бури, поднявшейся на юге империи и превратившейся в невиданную забастовку крупнейших заводов и нефтепромыслов, с непомерной пышностью делал из мертвого Серафима святого угодника, а Николай и его камарилья втихомолку готовились к войне, по ту сторону Ла-Манша, в Лондоне, в неказистом помещении, в будничной обстановке происходили события, на которые агентура охранки хотя и обращала внимание начальства, но не придавала им особенного значения.

Само охранное начальство, осведомленное о Втором съезде Российской социал-демократической рабочей партии, будучи занято другими важными делами на юге страны, добилось только одного: съезд, заседавший ранее в Бельгии, внезапно был перенесен в Англию. Бельгийская королевская полиция после настоятельных представлений российской императорской полиции предложила устроителям съезда и его делегатам немедленно покинуть Брюссель.

Флегонт из-за разных помех, связанных с переходом границы, приехал в Брюссель, когда там уже не было ни Ленина, ни Надежды Константиновны. К счастью, у Флегонта было письмо к одному бельгийскому социал-демократу. Тот рассказал ему о неприятности, учиненной съезду бельгийскими властями, сообщил Флегонту адрес одного из организаторов съезда и помог перебраться в Англию. После долгих мытарств из-за плохого знания языка Флегонт разыскал нужное лицо, и тот вместе с ним отправился на вечернее заседание съезда.

Когда Флегонт предъявлял свой мандат, из зала заседаний вышла группа разгоряченных, шумно разговаривавших людей. Товарищ, принимавший Флегонта, покачал головой и пробормотал что-то не совсем вежливое в их адрес.

— Кто такие? — осведомился Флегонт. — Почему они такие встрепанные?

— Это бундовцы. Видал? Будто из бани вышли. Должно быть, здорово попарили их.

Флегонт ничего не понял. О Бунде он знал, что это организация еврейских социал-демократов, с которыми ему не раз приходилось иметь дело. Его всегда возмущало, что бундовцы претендуют на исключительное право представлять еврейский пролетариат, не считаясь с партией. Не было понятно Флегонту и то, почему бундовцы вели агитацию и пропаганду только среди рабочих-евреев и только на еврейском языке, будто рабочие не понимали по-русски.

Товарищ, разговаривавший с Флегонтом, объяснил ему, что и на съезде бундовцы добивались автономной деятельности в рамках единой партии, саму партию хотели видеть построенной на федеративных основах, а не на централизации и пролетарском интернационализме, за что особенно страстно выступал Владимир Ильич.

Поначалу бундовцев уговаривали добром, предлагали им отказаться от домогательств, которые, будь они приняты, свели бы партию к формальному объединению различных национальных организаций — слабых, слабо связанных между собой и независимых от общепартийного руководства. Разумеется, при такой отчужденности одной организации от другой о сплоченности партии нечего было бы и думать.