Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

Слова эти дошли до сердца Коли. Он почувствовал, что истина действительно недалеко от него. Спустя несколько дней Коля заговорил с учителем политграмоты Василием Ивановичем. Он рассказал ему о том, что после окончания университета хочет заняться поисками диких растений и злаков, которые, сделавшись культурными, могли бы переносить и изнуряющую жару, и стужу севера.

— Это будет большой помощью социализму, — сказал Василий Иванович.

— Почему социализму? — удивился Коля. — Это вклад в общественное богатство всего человечества.

— Общественное богатство, Коля, создается для людей, это верно. Но только социализм правильно распределит это богатство. Во всякой иной стране вашу идею и плоды ваших работ купили бы капиталисты, а народу ничего бы не досталось.

— Наука не продается! — важно сказал Коля. — Политика не ее дело.

— Политика и наука в нашей стране неотделимы. Вы еще убедитесь в этом.

Коля промолчал. Политика казалась ему делом, не стоящим внимания.

Впрочем, эти поиски и занятия не мешали Коле жить так, как живут все пятнадцатилетние мальчики. Он плавал, загорал, играл в крокет и совершал вместе с Джонни рискованные операции в чужих садах.

Виктор любил ходить с Колей в лес. Коля знал так много интересного из жизни растений и зверей, что десять уроков естествознания не давали Виктору столько, сколько одна прогулка с Колей. Ему нравилось, что Коля имеет определенную цель и идет к ней.

— А вот я не знаю, что буду делать и кем я буду! — признался он однажды Коле.

— Не может быть! — удивился тот.

— Серьезно. В университет меня не пустят, если узнают, кем был мой отец. А скрывать я этого не хочу.

— И не надо!

— И вообще, знаешь, тоскливо. То злоба берет на все и на всех, то хоть в петлю лезь! Не было бы всей этой гадости, как бы хорошо мы жили!

И Коля замечал, как навертывались слезы на глазах приятеля. Однажды Виктор предложил Коле пойти на собрание к комсомольцам.

— Может быть, у них что-нибудь интересное есть? — сказал он.

Коле идти не хотелось, но, зная состояние Виктора, он согласился. К ним примкнул и Андрей.

Комсомольцы, помня, что Виктор и Коля при содействии Андрея опозорили их товарища, встретили их недружелюбно.

— Что вам нужно? — спросил Андрея секретарь ячейки Юшкин.

Комсомольцы Юшкина не любили — был он грубым и глупым. Райком уже решил вопрос о его замене и подбирал новую кандидатуру.

— Вот пришли посмотреть, что у вас делается. Может быть, мы захотим пойти к вам! — примиряюще сказал Виктор.

— Нам контрики не нужны. Куда отцы, туда и дети! — заявил Юшкин.

— Вот вы нас и перевоспитайте, — наливаясь яростью, сказал Андрей.

— Нам не до вас! У нас есть дела поважней! Перевоспитайтесь сами и приходите. Молитесь богу, что в школе вас терпим.

Комсомольцы протестующе зашумели. Как бы они ни были настроены против этих ребят, но Юшкин зарвался.

— Юшкин, придержи язык! — крикнул кто-то.

— Вы мне не указчики! — заорал Юшкин. — Ну, прощайте, — обратился он к Андрею и его друзьям. — Приходите в другой раз.

Покрасневшие и возбужденные ребята покинули собрание.

— Я говорил, что это пустая затея! — сказал Коля.

— Нет, надо им показать, надо их проучить! — бормотал взбешенный Андрей.

Виктор молчал, он чувствовал себя скверно. Его первая попытка подойти к новому, неизвестному, немного страшному, но заманчивому миру окончилась неудачей.

«Тупик!» — думал он горько.

Впрочем, комсомольцы, после того как ребята покинули собрание, так отчитали Юшкина, что на следующий день он сам подошел к Андрею, ласково заговорил с ним о каких-то делах и пригласил на собрание.

— Отзынь! — презрительно сказал Андрей. — Зубы чисти. Что у тебя во рту, кошка, что ли, сдохла?

В холодный осенний день верхнереченцы узнали о сражении под Перекопом и о разгроме Врангеля. В городе была большая демонстрация. Школа, в которой учился Виктор, принимала в ней участие.

Домой Виктор пришел перед вечером. Раздеваясь, он заметил на вешалке знакомую шинель.

— Папа! — закричал он и бросился в комнату.

Евгений Игнатьевич сидел перед топившейся печкой и обернулся, когда Виктор вошел. Виктор не узнал отца. Когда-то черные волосы Евгения Игнатьевича стали седыми. Он похудел. Длинная борода падала на гимнастерку.

— Папа? — широко открыв глаза, прошептал Виктор. — Ты?

— Как видишь. Ну, здравствуй! — И Евгений Игнатьевич, притянув к себе сына, поцеловал его в лоб. — Как ты, братец, вырос!