Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Поверишь, Тимофеевна, — говорила Васса, — приходит бледный, руки трясутся, глаза выпучит… Как домовой!

— О-ох, матушки мои! Да с чего же это?

— Царей-то всех посковыряли, а кто теперь замест их — сам дьявол не разберет. Каждый день перемена! Нынче одно, завтра другое. Вот и пойми, как детей учить, раз самому ничего непонятно.

Лена за обедом рассказала о подслушанном разговоре отцу, и тот долго смеялся. В самом деле, для Сергея Петровича многое, очень многое было непонятно из того, что делается в школе, в науке, в литературе.

Как надо преподавать историю, он просто не знал; циркуляры сыпались из Наркомпроса один за другим, и каждым следующим отменялся предыдущий.

В конце концов Сергей Петрович решил плюнуть на среднюю и новую историю и преподавать только древнюю.

— Там уж под меня не подкопаешься, — шутил он с коллегами.

Только преподаватель политграмоты Василий Иванович держался уверенно: недавно он вернулся с фронта, одевался во все солдатское и имел привычку чесать правой рукой левую щеку, что очень смешило учеников. Он приносил с собой ворох газет и читал их или рассказывал своими словами обо всем, что делается на свете.

С воодушевлением говорил он о Первом конгрессе Коминтерна, о субботниках и их великом значении, рисовал положение на фронтах, живо и метко рассказывал о Ленине, вводил ребят в кипящий водоворот событий, иллюстрировал свою речь примерами из жизни Верхнереченска. Уроки его посещались охотно, и даже Виктор Ховань, не любивший политики, слушал Василия Ивановича с большим вниманием.

Таким образом, почти на всех уроках ученики были, по сути дела, предоставлены самим себе. Виктор и Лена обычно часами бродили по длинным, мрачным школьным коридорам и беседовали о том, что слышали от Василия Ивановича, спорили о прочитанных книжках. Читали они много и спорили ожесточенно.

Новых книжек они не любили. Маяковского Виктор читал морщась, точно от зубной боли.

— Фу, ничего не понимаю, — возмущался он.

Лена была с ним согласна. Андрей молчал — для него все поэты были одинаково безразличны. Читать ему приходилось мало — в третий раз его выбрали председателем школьного исполкома. Ходил он в кавалерийской шинели, из кармана торчала рукоятка испорченного нагана. Этому рыжему пареньку, упрямому, как бык, беспрекословно подчинялись и педагоги и ученики.

Виктор, как член школьного суда, часто бывал на заседаниях школьного исполкома. Он любил наблюдать за тем, как Андрей правит школой.

В читальне за круглым столом рассаживались обычно одиннадцать мрачных юношей в кожанках и шинелях Андрей сидел, развалившись в древнем ободранном кресле, и, когда все собирались, спрашивал:

— Секретарь?

— Здесь.

— Сторож?

— Тут, Андрей Сергеич.

— Гони заведующего!

Колченогий Парфеныч исчезал, и в читальне водворялась тишина. Было лишь слышно, как в трубке Андрея потрескивал табак, — председатель исполкома, запрещая курить в школе, исключение делал только для себя.

Через несколько минут в комнату вкатывался кругленький, вечно румяный и совершенно лысый заведующий школой Василий Александрович Саганский. Андрей кидал на него мрачный взгляд и произносил медленно и зловеще одно слово:

— Опаздываете?

Саганский мгновенно съеживался. Этих собраний он таки побаивался; исполком входил во все тонкости школьной жизни, и Андрей терпеть не мог, когда Саганский делал что-либо самостоятельно.

Однажды Андрей произнес на заседании исполкома такую речь:

— Этих чертей я знаю. У меня папаша учитель. Им дай только свободу, они снова порку введут. Для кого эта школа? Для учителей или для нас? Молчать, Богородица, когда я разговариваю! Эта школа для нас. Стало быть, мы в ней хозяева.

Саганский предпочитал Андрею не перечить. Он мирно согласовал с ним все, начиная с расписания уроков и кончая распределением по группам карандашей. Дело в том, что Саганский, зная о существовании «пиратской» организации, донести на нее не мог. Он боялся и за себя, и за своих ребятишек — они учились в этой же школе. Кроме того, школа, в которой занимались «пираты», считалась лучшей в городе. Андрей круто подтягивал дисциплину. Он не любил ни тех, кто подлизывается к учителям — таких он отдавал Джонни на расправу, — ни тех, кто хулиганил и грубил, — этих он просто выкидывал из школы.

Игра в «пираты» недолго занимала друзей. И если в школе они действовали заодно, то этому способствовало отнюдь не «пиратское» общество — действовала трехлетняя привычка быть всегда вместе.