Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Жалко было отца? — спросил Карнаухов Виктора, когда тот окончил рассказ.

— Жалко.

— Вы богато жили? — спросил Сергей Иванович.

— Да.

— А теперь плоховато?

— Неважно.

— Жалко иногда старого?

— Жалко.

Все замолчали.

— Мстить, конечно, за отца собирались? — Сергей Иванович поднял глаза на Виктора.

— Собирался, — напрямик сказал Виктор.

— В порядке вещей. Вам лет двенадцать было? Теперь одумались, поняли, кто прав, кто виноват?

— Немного.

— Правильно. А потом: это гниющее болото, безработица… Так ведь? Кисельная жизнь. Вот и потянулся в петлю. Прав я?

— Да, — признался Виктор и удивился: как быстро Сторожев понял его.

— Слушаешь, Карнаухов?

— Слушаю.

— Их понимать надо, — как бы про себя заметил Сторожев и снова обратился с каким-то вопросом к Виктору.

Потом вышло так, что Виктор рассказал о своей раздвоенности, о пустоте, о сомнениях, о тоске.

Сергей Иванович полузакрыл глаза, слушая Виктора. Он не прерывал его, лишь изредка бросал на него прямые взгляды. Он понял, что Виктор чего-то не договаривает, что у него есть что-то скрытое, больное. Это понимал и Карнаухов. Он почувствовал себя в чем-то виноватым перед этим парнем, который мечется из стороны в сторону.

Карнаухову вспомнились разговоры со Сторожевым, посещение школы, беседы с Компанейцем…

«Что-то у меня не так, — подумалось ему, — что-то мы упускаем. А-а, черт, эти заседания да собрания!..» — Карнаухов покраснел, сам не зная почему, встал, подошел к столу и принялся перебирать книги.

«Когда он успевает читать?» — удивился Карнаухов при виде подчеркнутых фраз и замечаний, сделанных на полях.

— Ты послушай товарища, — сурово окликнул его Сергей Иванович. — Это, брат, интересней книг.

Карнаухов снова сел. Виктор кончил повесть о своей жизни.

— Ничего не видно впереди хорошего, и не знаю, есть ли оно, — сказал он глухо.

— Не надо расстраиваться. — Сергей Иванович подвинулся ближе к Виктору. — Если бы мы, большевики, не понимали вас и многих, подобных вам, мы бы не были большевиками. — Он помолчал. — Ничего! Скоро жизнь захватит вас! Все, что вы видите, все, что приводило вас в отчаяние, пугало, ввергло в какую-то, как вы говорите, туманную пустоту, все это было подготовкой к настоящей жизни. Без этой подготовки ничего бы у нас не вышло. Если бы нам не мешали, сколько бы мы уже сделали!

— Вы читаете газеты? — спросил Карнаухов.

— Читаю. И, знаете, многого не могу понять. Вот троцкисты… Ведь и они говорят о мировой революции…

Сергей Иванович усмехнулся.

— Видишь, Ваня, на что эти сукины дети юнцов ловят. Мировая революция, сверхтемпы! Да что — вы! Люди куда развитее и старше вас попадаются на эту приманку. А присмотреться поближе — что выйдет? Вы простите, я вам с азбуки начну. Вот та же сверхиндустриализация. Это что значит? Значит — нажать на деревню и не только на кулака — какое там! Мы кулака не жалеем. Нет, на всю деревню. А нажать на деревню — значит ударить по союзу рабочих и крестьян, то есть, Витя, по самому важному, самому главнейшему, самому что ни на есть дорогому, без чего революция погибнет. Вопя о сверхтемпах, эти демагоги в то же время утверждают, что в одной стране социализма не построить, что без мировой революции, мол, нечего и думать о социалистическом обществе в СССР. Что значит бороться за мировую революцию? Нам, ученикам Ленина, кажется, что это прежде всего означает борьбу за укрепление завоеваний революции, нашей социалистической революции. Социализм, достигнутый в нашей стране, будет лучшим способом, вернейшим способом крепить и ширить фронт борьбы за мировую революцию. Понимаете?

Виктор кивнул головой.

— Ну, а троцкисты болтают, что, мол, наш народ один не справится с построением социализма, а поэтому, мол, нечего огород городить. Значит, троцкисты не верят в силу нашего народа, в его трудолюбие, настойчивость, в его революционную закалку, в великие возможности, которые заложены в семье наших народов. Кроме того, наш народ не останется без помощи зарубежных братьев. Так или иначе они нам будут помогать. Вот видите, какие они, дела-то… На словах, стало быть, эти обманщики — вперед да вперед, а на деле — назад и назад. А идти сейчас назад значит — снова к капитализму…

Виктор не отрывал глаз от Сергея Ивановича. Все это, понятное, простое, доходило до сердца; он верил Сторожеву безраздельно, с этого часа Сергей Иванович стал для Виктора олицетворением правды и ясности. И Карнаухов с удовольствием слушал Сторожева и многое запоминал. Он даже порывался кое-что записывать, но конфузился.