Но все это были лишь цветочки, которые прикрывали политический смысл статейки.
Это была хитроумная мешанина из разных цитат и надерганных отовсюду цифр и фактов, в которой Сергей Сергеевич разными полунамеками и туманными выражениями давал понять, что кулака (или, как он выражался, «сельского хозяина») не надо трогать, что-де он сейчас и не думает о классовой борьбе, а думает лишь об укреплении собственного двора и что советской власти это весьма выгодно.
«Данные о покупке крестьянами тракторов, — писал Зеленецкий, — свидетельствуют о том, что сельский хозяин восторженно приветствует идею советской власти о механизации труда», и советовал не придавать этим фактам хоть какого-нибудь отрицательного значения.
Далее Сергей Сергеевич намекал на то, что помощь кооперации «сельскому хозяину» закрепит его дружбу с властью, нейтрализует классовую борьбу, за что, как он писал, «дети и внуки сельского хозяина скажут нам спасибо».
Статейка эта, написанная чрезвычайно цветисто, для многих была совершенно непонятна. Случилось так, что редактор газеты уехал в командировку, заместителю статья понравилась, и он распорядился напечатать ее.
Поднялся страшный шум, редактора чуть было не сняли с работы. Рассвирепев, он изгнал Зеленецкого из газеты.
Сергей Сергеевич был поэтому основательно расстроен, и Виктор ушел от него ни с чем. Шагая домой, он перебирал в уме печальные события последних дней. Начались они статьей об «Онегине», в которой его работа называлась «оскорблением памяти величайшего поэта России», сравнивалась с «потугами лягушки петь под соловья» и вообще высмеивалась самым безжалостным образом.
Затем Виктор вспомнил о ссоре с Леной, ссоре, которая оставила в его сердце острую горечь. Он подумал о победе Льва, о растущей страсти к Жене, о неудовлетворенности всем окружающим.
«Что я буду делать, если закроют театр? — думал Виктор. — Что я умею делать? Учиться? Быть врачом?
Бог мой, но же ужасно — всю жизнь резать людей. Или сидеть над чертежами. Это же скучно, это удел серых людей!..»
Себя он не считал «серым человеком».
Сергей Сергеевич сообщил ему, что почти установил прямое происхождение рода Хованей от Рюрика. Сначала Виктор не обратил внимания на это открытие, но потом, когда кругом стали твердить о его таланте, он вспомнил о голубой крови предков и решил, что сама судьба оградила его, потомка славного викинга, от грязной работы. Виктор стал гордиться своим происхождением!
Но он так и не мог определить, что ему делать, как жить дальше, во что верить? Однажды он перебрал все дорогое, что осталось у него в жизни. Такого дорогого оказалось очень мало. Туманный облик матери — вот, пожалуй, и все, что не было тронуто бурями и потрясениями. Любовь Лены? Он охладил ее ссорами. Ему неприятно было сознавать, что Лена проникла в его тайная тайных.
В конце концов он понял, что у него нет никакой цели в жизни. Стихи и рассказы стали вызывать омерзение после того, как трезвые люди сказали о них правду.
Читая книги, он не проникал в сущность написанного, его влекла лишь интрига, фабула. Политика?.. Он боялся ее.
«Из-за этой самой политики погиб отец, дядя, погибну и я. Нет, подальше от нее», — было постоянной мыслью Виктора.
Он стал часто вспоминать о прежней жизни, о богатстве и уюте, которые окружали его. «Если бы все это не было отнято у меня, — сказал он как-то Лене, — мне не надо было бы думать о будущем, о куске хлеба».
Порой в нем поднималась ненависть к тем, кто расстрелял отца, отобрал особняк и все блага жизни. Тогда он бежал к Льву, чтобы помочь ему бороться с большевиками. Но с полдороги возвращался: кровь, которая должна была бы пролиться, ужасала его. К тому же он не был твердо уверен в своей правоте и не любил Льва.
Однажды Виктор сидел у Опанаса и с отвращением осматривал грязную, сырую и темную комнату.
— Да-а-а! Это печально, — тянул Опанас, валяясь на постели. — Не понимаю, почему вас черт несет ко мне со своими горестями? Что у меня — своих мало?
— По привычке, — честно признался Виктор.
— Ах, по привычке? Любопытно! Особенно любопытно, когда это говоришь ты.
— А что же мне врать? Все мы чего-то ждали от тебя, ждали чего-то важного и ничего не дождались.
— Ну да, конечно. Злой Опанас запутал вас всех. А себя он не запутал?
— Это надо знать тебе.
— Сволочи! Мерзавцы вы! — Опанас обернулся лицом к стене. — Уходи, мне самому тошно!
— Чего тебе-то хныкать?
— Да! У меня, конечно, все хорошо. Работа у меня есть! Положение есть! Как же — провизор городской аптеки!
Читать дальше