Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

Задыхаясь, он почти бежал к домику директора, еле видному из-за кустов сирени.

Ему сказали, что товарищ Горшков на упаковочном складе отправляет яблони в колхозы; Андриян побрел туда, шагая тяжело, ноги как бы окаменели, и окаменело сердце, и слезились старые глаза…

Возле сарая, крытого соломой, женщины бережно заворачивали в рогожи только что вынутые из земли молодые деревца, перекладывали мякиной корни с прилипшими кусками чернозема.

Тут же стоял директор в синем пиджаке, в брюках навыпуск, в рубашке, по-крестьянски низко перехваченной ремешком, с весьма заметным брюшком и добрым лицом.

И по тому, как директор следил за упаковкой, как бережно-любовно касался он нежных стволов яблонь, выращенных им, Андриян угадал, что этот человек поймет его и даст ему яблони. Если даже они все уже вышли, вынет из готовой связки полсотни и скажет: «С богом, старый, сажай на здоровье, на радость человечеству».

Андриян сдернул шапку и низко поклонился директору.

Директор в свою очередь снял картуз и по-крестьянски поклонился незнакомому деду.

— До вашей чести, Иосиф Степанович, — прерывающимся голосом сказал Андриян.

— Ну-ну! — ответил директор. — Что ж тебе, старче, надо от моей чести?..

— Так что яблонь, разлюбезный товарищ… Яблони захотел я посадить на старости лет, как все протчее по хозяйству мне не под силу, а помирать от земной скуки больно неохота.

Директор рассмеялся:

— Откуда же ты?

— Издалека я к твоей милости: семьдесят километров отшагал.

— Ты бы сел в поезд да приехал, чем обувку топтать зря, — сказала одна из женщин.

— Молчи, — строго оборвал ее Андриян, — то не твоего ума дело! Мне не расчет было тратить деньгу на катанье: для того человеку и ноги даны, чтоб он ходил.

Директор и все вокруг опять рассмеялись.

— Себе сад хочешь заводить? — спросил директор, вытирая вспотевший лоб.

Солнце жгло, и дыхание суховея явственно чувствовалось в воздухе.

— Дождю бы сейчас… — сказал он с тоской.

— Должон быть, — ответил Андриян. — Дождю быть ден через пяток… А сад, ваша милость, сердечный товарищ Иосиф Степанович, я задумал для всех… Мне что? Я еще годов пятнадцать поскрыплю, а там поминай, как звали. Сад я задумал для человеческой утехи. — Он передохнул. — Я и ям накопал. Так что уважь старую людину: отпусти яблонь!

— Сколько же тебе их надобно? — спросил директор и прикрикнул на одну из женщин: — Ну, что ты, ей-богу, Анна, словно чугунные столбы пакуешь! Оно же, дерево, живое, оно еще дышит, а ты его с такой грубостью!..

— А надобно мне на все вот эти! — Андриян достал тряпицу и вынул свои заветные бумаги.

Директор повертел их в руках и отдал обратно Андрияну.

— Ай нету? — ужаснулся тот, и все в нем оборвалось вдруг.

— Есть, — сказал директор, — как не быть, раз ты для человечества! Только денег за них я с тебя не возьму, — он дружелюбно осмотрел Андрияна. — Сколько тебе лет, а? Поди, за восемьдесят?

— Будто так.

— Отработал ты эти яблони, — сказал директор. — Пойдем, я тебе сам накопаю! — И, взяв лопату, пошел в питомник, а Андриян спешил за ним, и душа его ликовала от буйного, никогда еще не изведанного счастья, так похожего на этот день, полный света, тепла, добра и мира…

1947

День был жаркий, грозовые тучи, густые и мрачные, собирались то здесь, то там, молнии прорезали их, вдали рокотали громы, и глухо шумел лес.

Гнетуще-тяжелая предгрозовая духота раздражала Мартына. Он тосковал и сердился на себя. Он и сам не знал, зачем ему надо было приезжать в места, где когда-то в кругу друзей он проводил беззаботные, легкие часы, Друзей давно уже не было здесь: война поразбросала их по разным краям, и чужие, незнакомые люди жили в их домах.

В речушке, попавшейся на пути, Мартын нашел глубокий бочажок и выкупался, но и это не подбодрило его. Ворона села на березовую ветвь и угрюмо, косым взглядом смотрела на Мартына. Он крикнул на ворону, она повела шеей и улетела с сердитым карканьем, словно предвещая недоброе человеку, нарушившему ее покой.

Мартын вылез из бочажка. В воде отражались все те же черные клубящиеся тучи, выползающие на небо, но они уплывали в бесконечность, не подарив земле ни капли влаги.

К вечеру небо очистилось, улеглись порывы ветра и солнце, медленно скользя к черте горизонта, ласкало землю теплыми лучами.