Сергей Черепанов - Утро нового года

— Мда-а, это, знаете ли, не просто рапорт, а так сказать отражение каких-то совершенно нездоровых взаимоотношений, существующих в вашем коллективе, — поглядев на Богданенко и подчеркнув некоторые строчки в книге красным карандашом, многозначительно произнес Полунин.

Богданенко сдерживал себя.

— Не нахожу к чему тут можно придраться…

— Мнение товарищем Чиликиным, насколько мне известно, вашим парторгом, выражено весьма и даже весьма определенное. Послушайте… — он приподнял книгу и процитировал: — «Я полагаю, Николай Ильич, дальше миндальничать с Артыновым невозможно. Я вам много раз доказывал, к хорошему он нас не приведет. Это бездельник и рвач, которого вы почему-то взяли под свое крылышко! Да и вообще не можем мы согласиться с вашими «новшествами», особенно с «экономией». Доэкономимся когда-нибудь, наживем себе беды больше, чем несчастный случай с Наташей Шерстневой».

— Все это сплошная демагогия! — резко сказал Богданенко. Он считал себя не из тех, кто падает после первого залпа противника. — И нарочитое вранье…

— Разве парторг может соврать? — пошевелился Полунин.

— Он не святой…

— Мда-а, — прожевал Полунин. — Это, знаете ли…

— Какая может быть связь между моими распоряжениями, направленными на экономию государственных средств, и тем, что девчонка по каким-то причинам, может, из-за собственной глупости, свалилась в скважину?

Он недоуменно пожал плечами и стал ходить по кабинету, взад и вперед, от стены к стене, круто поворачиваясь на носках, ходьба помогала ему успокаиваться.

— Никакой связи, — не дожидаясь ответа Полунина, добавил он убежденно. — Можно ведь любой факт за уши притянуть и пришить к делу. Вот таким передергиванием и подтасовыванием фактов кое-кто здесь на заводе и пытается меня опорочить…

— То есть парторг, — уточнил Полунин.

— Я сказал «кое-кто». Не будем называть фамилии, в данный момент это неважно, — уклонился Богданенко.

— Мда! — словно пилюлю проглотил Полунин. Будучи беспартийным, он немного превысил свои полномочия. — Конечно! Я вас понимаю. Но вы, однако же, не отрицаете нездоровых взаимоотношений на заводе. Не могло ли это косвенно повлиять…

Его дотошность, липучесть и в то же время затаенность, прикрытая неопределенным, как бы обкусанным словом «мда», действовала на нервы и утомляла. В этот момент Богданенко скорее согласился бы грузить голыми руками камни, чем отбиваться от вопросов, которые выворачивали ему всю душу.

— А международное положение не могло повлиять? — ответил он, не скрывая насмешки. — Мы, товарищ Полунин, рассматриваем с вами один конкретный случай, а не вообще…

— Я как раз имею в виду этот конкретный случай.

— Тогда попытайтесь меня понять, — присаживаясь за стол напротив Полунина и решительно переходя от обороны к наступлению, сказал Богданенко. — Вы говорите «взаимоотношения». Я не буду так называть. Здесь идет спор и, может быть, даже борьба. Меня трест послал сюда не в цацки играть, а работать, работать и работать. Завод старый, полукустарный, перспектив у него никаких нет, а продукцию все равно давать надо, план давать надо, зарплату работягам тоже надо давать. Иной раз башка трещит, ночь напролет иной раз маешься и думаешь, как выйти из положения, как план выколотить, не опозориться.

Он расстегнул китель, вытер ладонью вспотевшую грудь и несколько заносчиво добавил:

— Попробуйте-ка на моем директорском кресле хоть один месяц побыть. Как навалятся на вас заботы! Как посчитаете, сколько тут прорех, недостатков. Одного нет, другого не хватает. Да вот возьмем, к примеру, хотя бы здешние кадры. С кем мне приходится работать, на кого опираться? Ни одного дипломированного специалиста, кругом одни практики. Они тут живут уже десятки лет, засиделись, обросли мхом, не воспринимают новизны. Ведь даже главного инженера у меня нет. По штату должность числится, а человека нет. Ругают Артынова и называют его бездельником, — для доказательства он ткнул пальцем в книгу дежурств, — а ведь Артынову приходится ходить сразу в трех хомутах. Он и в карьере, он и в обжиге, он же и меня замещает. Почти все производство у него на шее. Специалисты к нам не едут. Молодежь после института стремится на большие заводы, а от Косогорья шарахается. Тут ей условий для роста нет. А если кого-нибудь все же приструнят в тресте и пошлют к нам, то все равно без толку. Присылали ко мне с полгода тому назад одного инженерчика, так он двух месяцев не выдержал, смотал удочки. И завод-то плох, и про меня ему черт-те что наболтали. Богданенко передохнул, сбавил тон и, стараясь расположить Полунина к себе, придвинулся к нему ближе.