Михаил Щукин - Имя для сына

— Я не виноват, — сказал упавшим голосом. — Я эту статью в печать не подписывал… Да-да, хорошо, после обеда будем…

Положил трубку, попросил Андрея:

— Принеси оригинал из типографии. Воронихин вызывает…

Андрей быстро вернулся со статьей. Травников глянул на первый листок и облегченно вздохнул…

Хозяин большого, просторного и светлого кабинета подписывал бумаги и, торопясь закончить, не поднялся навстречу вошедшим, как это всегда делал, а только кивнул и предложил садиться. Расселись на стульях, стоявших вдоль стен: Травников, Андрей, Косихин. Напротив них, сбоку большого стола, сел Рубанов. Он с любопытством разглядывал Андрея и даже не скрывал своего любопытства.

Наконец бумаги отложены в сторону. Воронихин поднял глаза:

— Ну что, товарищи?

В это время открылась дверь и вошел Савватеев. Видно, он спешил, запыхался, едва переводил дыхание. Присел рядом с Косихиным, даже забыл поздороваться. Воронихин недовольно глянул на него, однако ничего не сказал, только еще раз повторил:

— Ну что, товарищи?

И замолчал. Он ясно понял, что все эти люди, исключая, пожалуй, только Травникова, пришли с ним драться. Вдруг, совершенно внезапно, вспомнилось бюро, на котором запальчиво обсуждали Савватеевскую статью в его, Воронихина, защиту. Когда это было? Да недавно, кажется, вчера. И он вместе с Савватеевым отчаянно пер напролом, не оглядываясь, не собираясь ни перед кем виниться, твердо зная, что за ним правда. И сейчас он тоже за правду, о ней говорит с трибуны, но иногда обстоятельства складываются так, что он для пользы дела должен обходить ее, должен отстаивать и защищать неправду. Для пользы дела, а не для себя лично! Только не слишком ли большой стала она, неправда, с которой пришли драться эти люди, засомневался вдруг Воронихин. Может быть, им надо сказать спасибо? Но как поезд, набрав ход, не может сразу остановиться, так и Воронихин, заранее все решив по статье, не мог и не хотел что-то переиначивать. Отбросил некстати возникшее сомнение и сказал:

— Вроде все собрались, даже с излишком. Давайте разбираться. Итак, что мы имеем? Мы имеем статью под заголовком… — Воронихин подвинул к себе свежий номер крутояровской районки и по слогам прочитал: — «Хо-зя-ин жиз-ни?». Первый вопрос у меня такой — почему статью опубликовали, не поставив в известность райком?

Андрей догадывался, что разговор в райкоме будет не из приятных, но даже предположить не мог, что начнется он с такого пристрастного вопроса Воронихина, тон которого не обещал ничего хорошего. Дернулся и хотел уже было выпалить, что статью в таком случае не напечатали бы… Но его опередил Савватеев.

— Александр Григорьевич, а о чем, собственно, речь? Речь идет о зарвавшемся администраторе. Вы что, считаете, что Козырин прав?

Воронихин сердито, не скрывая этой сердитости, посмотрел на Савватеева, потом зачем-то еще раз глянул в газету, лежащую перед ним. Он заметил, как дернулся было Андрей и как редактор опередил его. «Прикрывает, грудью прикрывает. Ну, Паша, Паша… Запоздал я с твоей пенсией…»

— Павел Павлович, насколько мне известно, вы в больнице. Каким образом вы подписали статью в печать?

Савватеев недоуменно развел руками, спокойно ответил своим глухим, сиповатым голосом:

— Пока я еще редактор. И не имеет значения, где нахожусь — в больнице или в другом месте. Статья готовилась по моему заданию, я ее прочитал, я же ее и подписал в печать.

Много сил стоила Савватееву такая выдержка — спокойно говорить и спокойно рассуждать, когда хочется вскочить и закричать во весь голос: «Саня, одумайся! Одумайся, пока не поздно!» Но встать и закричать нельзя. Надо спокойно и твердо отстаивать свою линию. Иного выхода нет и не будет. А сердце сжималось от боли и обиды: ведь уходил, уходил все дальше и теперь уже навсегда бывший друг Саня Воронихин, лопались с треском последние нити, которые еще соединяли их…

— Хорошо, давайте по существу. Краски сгущены до обыкновенной грязи.

Вам что, Агарин, белый свет Козырин затмил?

И только сейчас, в эту минуту, после этого вопроса, окончательно уверился Андрей: фамилии Козырина и Воронихина не случайно стоят в его блокноте рядом, совсем не случайно. Было такое чувство, что его крупно в чем-то обманули.

— Да, Александр Григорьевич, затмил. Он мне мешает жить.

— Интересно. Очень даже. Потолковей можно?

— Да стоит ли? Боюсь, что не поймете. Рубанов не вмешивался, чертил в своей записной книжке закорючки и с интересом следил за разговором. Статья, которую он прочитал еще утром, понравилась ему. И он сразу же набросал план, предполагая обсудить ее с людьми, чтобы сделали верные выводы. Он отнесся к ней как к ценному подспорью в работе и теперь сидел и не понимал, куда клонит и чего хочет Воронихин. Неужели устроить разнос? Ну уж нет. Он, Рубанов, молчать не будет. Грош ему цена, если он промолчит.