Михаил Щукин - Имя для сына

Поездку можно было отложить на следующий день, но Андрей хотел не только разобраться с письмом, но и побывать на ферме, посмотреть и написать, как работают люди.

В Полевское они пробились только после обеда, когда по трассе прошел мощный бульдозер. Нефедыч так был занят дорогой, что не ворчал, как обычно, ехал молча, лишь иногда сквозь зубы поругивался.

В конторе удалось застать лишь парторга, молодого рыжеватого парня в большущих унтах. Да и тот, натягивая полушубок, уже выходил из кабинета.

— Привет. — Парторг поздоровался и сразу потащил Андрея следом за собой. — Как раз вовремя приехал. Обязательно напиши про наших. Представляешь, света нет, все вручную. Утром, часов в пять, прихожу на ферму, народ уже там… Поехали, поехали, по дороге расскажу.

Возле фермы стояли тракторы, работал передвижной электрический движок. Низкий, тяжелый гуд заглушал голос бурана. Из открытых дверей продолговатого каменного коровника клубами вываливался пар, ядрено пахнущий сухим сеном, молоком, навозом и силосом. Навоз из коровника выносили на носилках, накладывая на них уже мерзлые, серые и ноздреватые куски. Люди работали молча, сосредоточенно. Когда они выходили на улицу, их засыпал снег, когда возвращались, он таял, и одежда волгло шуршала.

Андрей не любил в такие моменты лезть к людям с расспросами. Расспросить, узнать какие-то факты и фамилии можно потом, а сейчас главное — проникнуться общим чувством, проникнуться и сохранить его до той минуты, когда сядешь читать. Тогда найдутся и точные слова, и неказенные мысли.

Подъехал «Беларусь» с цистерной воды. Воду черпали ведрами, она расплескивалась, стекала по железному боку цистерны, и он становился от налипшего снега белым.

— Давай, пресса, помогай трудовому крестьянству. — Парторг подал Андрею пустое ведро, а сам полез на цистерну, заскользил толстыми подошвами унтов по обледеневшему металлу. — Сейчас говорить не с кем, потом…

Андрей таскал воду вместе с другими и ни на минуту не отвлекался, стараясь все запомнить. Вот пожилая доярка с усталым лицом и медленным взглядом вдруг встрепенулась и быстрым шагом, почти бегом, пересекла дорогу низенькому, сухонькому скотнику, который тащил на вилах сено. Пласт был большой, неплотный, и ветер вырывал из него куски, растаскивал и развеивал.

— Ты поменьше не можешь взять?! — выговаривала она строго. — Их еще, буранов, знаешь, сколько будет, а весной чем кормить?!

Мужичок не спорил, не огрызался, только прибавил ходу и скрылся в проеме коровника. Женщина подобрала за ним несколько клочков сена и понесла следом.

А вот долетел обрывок разговора еще двух доярок:

— Подоили-то седни неплохо. Надои вроде не упали, бригадир говорил. — Слава богу, а то потом две недели догонять надо будет.

Андрей смотрел на простые, не блещущие красотой лица, озабоченные и деловитые, на одежду доярок, волгло шуршащую, и все это было сейчас для него роднее родного, потому что и сам он тоже был занят общей заботой и общим делом.

Он даже забыл на время о письме, с которым приехал в Полевское. А когда неожиданно вспомнил, сразу же попросил парторга помочь найти Самошкина.

— Вон, дорогу чистит. С ночи из бульдозера не вылазит.

Бульдозер виднелся половиной своей кабины недалеко от сенного склада. Глубокая, как траншея, дорога была расчищена.

— Вот он, Иван Иванович Самошкин, собственной персоной. — Парторг подошел к бульдозеру и помахал рукой. Из кабины вылез чернявый широкоплечий мужчина, уже в годах, с острыми темными глазами. Его короткая телогрейка блестела от прочно въевшегося мазута.

— Иван Иванович! К тебе! — стараясь перекричать гул трактора, парторг наклонялся к самому уху Самошкина. — Из редакции! По жалобе!

— А? Не понял. Погоди.

Заскочил в кабину, заглушил мотор. Сразу стало слышно, как задувает буран. Но он уже слабел.

— Жалобу твою, говорю, приехали проверять, из редакции.

— Написала-таки! От зараза, вредная баба! Ну что ты будешь делать! — Иван Иванович шлепнул себя по бедрам и топнул большим подшитым валенком. — От же бабье семя! И фамилию мою поставила, и кавалера ордена приписала, так?

— Совершенно верно, — улыбаясь, отвечал Андрей. Очень уж забавен был Иван Иванович Самошкин в своем возмущении. — А вы что, отказываетесь от письма?

— Да тут дело-то вот какое. — Иван Иванович сдвинул на затылок шапку, такую же черную от мазута, как и телогрейка. — Написано верно. Я ить машину-то не просил, за уборку мне дали, как поощрение. Но только стыдно уж — вот так, через жалобу, вырывать.