Александр Шмаков - Гарнизон в тайге

Его кряжистая фигура распрямляется, и на скуластом лице пробегает улыбка. Все встают, приветствуя старшего командира.

— Продолжай, жизнерад… Тебя на выстрел слышно. Артиллерист! Голос-то натренировал, хорошо говоришь…

Когда Мартьянов подходил к палатке, он услышал горячий спор. Понравилось Мартьянову, что Шехман смело заглядывает вперед. Думал, войдет к командирам и так же горячо скажет: «Наш город не будет похож на Ленинград, Москву, Хабаровск, Владивосток. Таких городов еще не знает никто.. Тут тебе — заводы, порт, подвесная дорога через Татарский пролив на Сахалин, как огромный виадук».

— Мы тут такое бабахнем, что многим и во сне не приснится, верно, Шехман?

— Об этом и я говорил.

— Человек с любовью все сделает, только сроки-то длинноваты… — Ласковый тон Мартьянова быстро меняется, — такой передышки нам не дадут. Международное положение тревожно…

— А внутреннее? — спрашивает Овсюгов.

— Внутреннее тоже! — густым голосом продолжает Мартьянов. — У лошадей выходит фураж — овес, сено. Выдаем полнормы на день. Радировали в штаб Армии. Ответили: «Сено отгружено пароходом». А пароходы здесь, как утки, раз в году появляются, — и, обращаясь теперь только к Овсюгову, приказал:

— Надо запросить еще Хабаровск, — и другим тоном ко всем командирам: — Что делать? Лошади с ног валятся!

Разговор сразу смолкает. Все задумываются: положение действительно тревожное.

— Парохода ждать, — несмело говорит Шафранович.

— Парохода еще декаду не будет, — ответило сразу несколько голосов.

— Меньше работать на лошадях…

— А темпы строительства? Нельзя.

— На Амур… В колхозы… — предложил отсекр партбюро Макаров.

— Дельно-о, дельно-о! — обрадовался Овсюгов.

— На Амур пошлем… А сейчас? — спросил Гейнаров.

— Сейчас будем траву из-под снега выкапывать… — спокойно заметил Мартьянов.

— Прошлогоднюю траву?

— Ничего-о! Не удивляйтесь, Шафранович.

Мартьянов поднялся и вышел из палатки.

Конец апреля, а кругом двухметровый нетронутый снег. Солнце припекает. От тайги пахнет хвоей. На солнцепеке купаются вороны, играют бурундуки, а ветер северит. Весна поздняя, недружная. Медленно темнеют снега, бессильны ручьи по склонам, а дороги испорчены: не пройти без лыж, не проехать на лошади. В тайге бездорожье. Паводки. Распутица. Отрезаны от Амура на месяц, на два.

— Э-эх, положеньице! — до хруста сжав кулаки, Мартьянов направляется на стройку: там, среди бойцов, ему легче.

Старшина Поджарый прочитал приказ.

— Як, хлопцы, думаете?

— Думай — не думай, дело делай, — сказал хрипловатый голос.

— Снег-то глубокий, — протянул кто-то во второй шеренге.

Там стояли бойцы Шафрановича.

— От нашей работы растает, — ответил тот же хрипловатый голос.

— Правильно гутаришь, Харитонов, — заметил старшина и, улыбаясь, продолжал: — Быстренько начнем, быстренько кончим, хлопцы. Взять шанцевый инструмент…

…Две роты на косогоре рылись в снегу, как кроты в земле, выкапывая прошлогоднюю траву. Сухие стебли, почерневшие от осенних дождей, рубили топорами и всю эту массу полусгнившей травы ездовые делили между собой, посыпали солью, мукой и кормили ею отощавших лошадей.

— Ешь, родной, — приговаривал ездовой Жаликов. — Ничего… Ты хотел, чтобы все сразу было? Нет, так не бывает. На край земли мы попали. Изворачиваться надо. Трудности, брат, большие.

Красноармеец давал лошади кусок хлеба и сахар от своего пайка. Лошадь хрустела сахаром, и тягучая слюна свешивалась с ее губы. Жаликов подставлял ладонь, и лошадь, словно понимая его, слизывала сладкую слюну с руки. Большие, коричневые глаза ее просили корма. Жаликов гладил лохматую морду лошади. Он, как и другие возчики, выполнял полнормы в день. Лесу явно не хватало, а строительство не останавливалось. Плотники, занятые на объектах, теперь перекатывали своими силами бревна из тайги к лесопилке.

Когда лесопилка замирала на несколько часов, у Мартьянова, нервно подергивалась губа, и он бежал на лесопилку.

— Как же это получается?

— Произошла ошибка, — сконфуженный Шафранович опускал голову.

— Вы, инженер, часто ошибаетесь. Учтите: одна ошибка — ошибка. Когда же это повторяется два-три раза, это уже не ошибка, а стиль работы. Понимаете?

Шафранович хотел что-то сказать, но Мартьянов перебивал:

— Человек познается в делах, — и строже: — философией займетесь, когда город построим…

Глядя на Шафрановича, командир вспомнил, что отсекр партбюро Макаров, докладывая о политико-моральном состоянии гарнизона, заметил, что больше всего о трудностях рассуждает Шафранович. Мартьянову хотелось сейчас сказать об этом, но он только пристально посмотрел на инженера. Тот легким броском руки опустил державшиеся на лбу дымчатые, мутные очки. Они спрятали его глаза.