Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

— Нет, — поглядев на Кирилла, твердо сказал Иван Васильевич. — Теперь уж ни воевать, ни воровать не пойдет он. Пущай мужики лебедевские отдохнут от его пакостей.

— Ну, так давай, Кирилл Платонович, уноси свои грешные кости, — ласково сказал Тимофей Васильевич. — Не ровен час, забежит сюда кто, а ты тут в неприличном виде…

Сцепив зубы, Кирилл с трудом перевалился на бок, потом — на грудь, вскрикнул и снова затих…

— В сани его, — предложил Иван Васильевич и подступился к Кириллу. Брат хотел помочь, но он не допустил: — Куда ты! Негоже атаману таким делом заниматься. Враз да сторонний человек навернется! Иди на свое атаманское место. — Осторожно взял Кирилла в охапку и вышел вон. В санях уложил его в сено, тулупом прикрыл. Вывел коня на дорогу, вожжи под хозяина засунул и простился с «гостем»:

— Конь дорогу сыщет, дома жена встренет, а ползать до смерти придется тебе. Не обессудь, ласковей не умею.

Не раз и не два военные специалисты разных стран силились распознать душу русского солдата. Всего-то и надо им — заглянуть бы на дно души русского человека, и тогда все победы им достанутся непременно. Дави его, души солдата русского голыми руками и в большую могилу поленницами складывай! Так вот, не одну сотню лет на такое дело ухлопали, а душа эта самая так и остается для них загадкой.

Даже свои родные дворяне и те не знают мужичьего нутра. О скотине своей больше они пекутся, чем о мужике. А все оттого, что никому на свете мужик не нужен. О нем вспоминают лишь в тот момент, когда что-то взять с него надобно. И берут, все отнимают, не оставляя ему ничего. А коли война случилась — тут мужика первым под пули да под штыки суют. И творит он дела невиданные, порою непостижимые — храбростью, смекалкой своих и чужих удивляет.

С утра в тот день солнышко едва показалось, но тут же размыло его, заволокло неторопливыми тучами, и полетели сначала редкие снежинки, а потом все гуще, обильнее. Падали они медленно и тихо ложились на неслежавшийся еще покров.

Вечером попало Макару от Дарьи, потому как у Тихона просидел долго, а ни ружья, ни дубинки не принес — забыл. Заваруха эта с Кестером всю память отшибла. Вспомнил уж про ружье-то, как с плотины к своему плетню поднялся. Спать у Тихона не легли, конечно, так не смешить же людей своим возвращением!

Утро Дарья опять же с попреков начала. Успокоил Макар жену и принялся за сборы. Зарядил патроны, хотя заведомо понимал, что едва ли они пригодятся. Редко кто из лебедевских употреблял на охоте ружье. Загон зверя с собаками и дубинка почитались у них и доблестью охотничьей и высшим удовольствием. Потому, сунув патроны в карман полушубка, украдкой от Дарьи натеребил Макар ваты из старого одеяла, серы горючей насыпал в жестяную коробку и подался во двор — собак приготовить.

Собаки у него надежные, не раз в деле проверены. Только вот Лыска-то как же теперь пойдет, после Пигаскиного леченья? Давно не хромает он. А Дамка всегда уступала псу в резвости, но хитростью брала. Никогда не бросится гоном вслед, а все наперерез норовит. Иной раз вроде бы совсем не туда вдарится, а поглядишь — опять зверю путь пересекает.

Надел Макар ошейники на собак — заюлили они, заволновались, почуяв охоту. Хозяин было за поводки взялся, но повесил их обратно на гвоздь и, не оглядываясь, вышел за калитку. Сперва хотел он по пути заскочить к Тихону за ружьем и, не возвращаясь домой, на охоту ехать. Сделай он так — утро бы у него совсем по-иному сложилось.

Только вышел Макар из Тихоновых ворот — собака бежит от плотины, рыжая, лохматая. Приблудная, видать, собака. В хуторе не видел он таких. Шагов тридцать до нее будет. Как нечистый под руку-то его подтолкнул. Приложился и — хлоп! Убил собаку.

На выстрел, Прошечка выскочил из своей лавки. И, не сходя с высокого крыльца, запричитал:

— Ах ты, черт-дурак! Чего ж ты наделал-то! Зачем собаку убил? Я тебе, черт-дурак, спасибо сказал бы, убей ты ее чуть позже.

Откуда ж было знать Макару, что Прошечка специально бродячих собак одинаковой масти насобирал около десятка, подкормил и через недельку готовился пристукнуть их да хорошую полость на сани сшить. Ни у кого такой в хуторе не было! А Макар, выходит, нечаянно ударил по его плану.

А тут — словно из тучи вместе со снегом выпал — Гаврюху Дьякова откуда-то поднесло.

— Кум! — закричал Прошечка. — Кум Гаврюха, набей, слышь, этому дураку. Набей, кум! Обидел ведь он мине!

— А угостишь? — подмигнув, спросил Гаврюха.