Николай Кочин - Девки

Когда показался плетень выселковой околицы, Наташка умоляюще сказала подруге:

— Пройти бы так, чтобы люди не узнали...

— Все равно узнают, — ответила Парунька, — беды в том нет.

Избушка бабушки Полумарфы, под одной кровлей с высокой пятистенной избой, выглядела конюшником. В действительности она и была когда-то им, но богатый брат отделил старую деву, и с той поры жила бабушка одна во дворе, в полутемной конуре.

Девки постучали в ворота. В окне показалась маленькая старушечья голова. Звонкий голосок пропел:

— Ко мне, красавицы?

— К тебе, баушка.

Черный сарафан на бабушке Полумарфе оборкой касался пола, из-под оборки высовывались новенькие лапоточки с чистыми онучами. Волосы покрывала темная повязка косяками назад. Маленькое, сплошь в мелких морщинках лицо было в синих пятнах.

Курносая и остроглазая, она суетливо, точно мышь, металась по избе, усаживая девок, а сама все спрашивала о полянских знакомых: залечились ли чирьи у того, прошли ли в нутре боли у другого, и если вести были печальными, торопливо вздыхая, приговаривала:

— Заступница усердная!

В чистой избушке было полутемно. В красном углу чернела старинная икона, и на полках рядами в кожаных переплетах лежали старообрядческие книги. Стены истыканы были пучками трав: сушеный подорожник, живучка; липовый цвет в холщовых кошельках висел по углам; под лавкой в корзине лежали корни чемерицы; ромашкой сплошь завалена была полочка, а другая — брусничным листом. Пахло смесью сухих трав, деревянным маслом и выпеченным хлебом.

Пока Парунька рассказывала о беде подруги, бабушка Полумарфа вздыхала, перебирала губами слова молитвы, наконец, громче произнесла:

— Ты, господи, строишь ими же веси путями... Давно ли понесла?

— Шестой месяц на исходе.

Бабушка показала на икону и затараторила:

— Она, матушка, стена наша необоримая, она крепкая наша заступница и во всех бедах скорая помощница... Раздевайтесь, голубоньки.

Перед иконой горела свеча.

Бабушка принялась ставить девку на колени по-старинному, видя у ней никонианскую повадку в беседах с богом. Сокрушенно вздыхая, она дала наказ ноги не расставлять: бес мгновенно промеж их проскочит; во время стоянья пояс спускать ниже пупа и уж, разумеется, щепотью не креститься, — это грех из грехов, ибо сам Иуда щепотью брал соль и сим осквернил троеперстие.

— Стыдобушка, — закрывши передником лицо, произнесла Наташка, — не умею я делать, бабушка, землекасательные поклоны.

— Сердцем к молитве гореть, вражеских сетей беречься — вот первеющий закон, голубонька. От малого небреженья во великие грехопадения, не токмо мы грешницы, но и великие подвижники, строгие постники, святые проповедники частенько впадали. Но... — глаза ее вспыхнули гневом, — как ни велик грех заключен был в падении их, от бога не отрекались, на храмы не посягали, как ноне, взгляните, каждая из вас беса тешит, бесстыдными песнями булгачит народ... О, житие наше маловременное, о, слава суетная!

Наташка стояла из коленях, а бабушка Полумарфа твердым бисерным говорком сеяла по избе слова:

— Идущу же ми путем, видех мужа высока ростом и ноги до конца, черна видением, гнусна образом, мала головою, тонконога, несложна, бесколенна, грубо составлена, железнокоготна, черноока, весь звериноподобие имея бяше же женомуж, лицом черн, дебел устами...

И шептала, не оборачивая головы:

— В землю три поклона... Аз же, видев его, убояхся знаменовах себя крестным знамением...

Наташка усердно стукалась лбом об пол, а Парунька, стоя в углу одаль, думала о том, как трудно столько раз нагибаться.

Долго и надоедливо сыпались мудреные слова. Паруньке хотелось выйти — от травных запахов разболелась голова — но бабушка Полумарфа сказала Наташке, складывая книжку:

— Поотдохни малость...

Через десять минут опять началось чтение, потом бабушка кропила Наташку водой, давала целовать книгу, водила под куриный насест и читала там.

А когда покончила с чтением, приказала:

— Подымай сарафан выше... Еще...

Наташка оголила живот. Бабушка Полумарфа пальцем нанесла на нем какие-то значки, что-то зашептала, вдохновенно, сердито три раза на живот плюнула и приказала:

— Плюй и ты на левую сторону.

Наташка повиновалась. В глазах ее стояло ненастье.

Подруга шепотом спросила:

— Ну, что?

— Видно, не все еще...

Из-под кутника вынула бабушка Полумарфа стеклянную банку. В ней в грязной воде плавали грибы и травы.

Словив сверху мух и изругав их, бабушка почерпнула ложку этой жидкости, двуперстно перекрестилась.