Николай Кочин - Девки

Поправит Егор Лукич штаны с заплатой на коленке, в затылке поскребет, потопчется на месте, чтобы прислугу потомить, шагнет, и все разом туда же, перед ним расступясь: «Егор Лукич пришли, — летит придушенный шепот по зале. — Егор Лукич удостоили! Что вам, ваше степенство, угодно?» — «Пару чайку по сходной цене, по бедности» (так чудил миллионер нижегородский Н. А. Бугров). К стакану с чаем Егор Лукич только пригубился, за чай выбросил гривенник, а по десятке официантам за услуги одарил и девке грудастой, походя, бросил четвертную, так, из одного куража. Оханье, аханье, шепот, вздохи. Буря всяких «спасиб». Провожают до дверей.

Только о нем и разговоры в городе: где был, что сказал, чем обзавелся. Только его миллионам и завидуют. Вышел в благодетели. Уже «отцом города» его величают (как и Н. А. Бугрова). Больницу горожанам подарил. Ночлежный дом: «Ночлежный дом, Канашев и сын». Родильный дом, богадельню, приют для подкидышей.

От попов проходу нет: «Егор Лукич, ваше степенство, вас в храме не видать. Ваше лучшее место пустует. Кормилец вы наш, мы вас за святого человека почитаем». Егор Лукич в ответ смиренно (точно так, как Н. А. Бугров): «При нашей коммерции некогда грехи замаливать, отцы. Да и сноровки-то нет». А те хором: «Батюшка, свет ты наш, Лукич, да мы все грехи замолим. Только ты уж нами не гнушайся». Приказ через контору: «Выдать на построение храма Егора-святителя сотню тысяч». Те в ноги бух: «Век станем за тебя, радетель наш, бога молить. Буди тебе вечная память в роды и роды!».

Своя церковь в городе, с дощечкой на ограде: «Споспешествовано трудами красного купца Егора Лукича Канашева».

Солдатки и вдовы, пышные, румяные, аппетитные, как сдобные булки, так около него хвостами и метут. А он как замороженный: коммерсантам некогда скоромиться.

Вскоре подаст начальству большой план: Волгу расчистить, пароходство обновить, убрать мели и перекаты.

От Европы зазорно! Надо русское реноме держать. По городу молва: «Кабы не новое право, быть бы ему министром».

С утра к нему из горсовета приходят, из губкома звонят, из губсовнархоза люди у крыльца дежурят: «Егор Лукич, мы без вас начисто пропадаем. Сделайте снисхождение. Присоветуйте, как наладить бакалейную торговлю. Совсем с панталыку сбились, хотя на каждом перекрестке кооперативные ларьки, а дело вконец расшаталось. Нет у нас способностей к сурьезному делу.

Доклад насчет политики, или там Чемберлена обругать — на это мы ретивы, но по части коммерции — шабаш! Развелась везде немыслимая ералашь. Сливочное масло с колесной мазью путают. От чаю керосином разит. Опять же ассортимент невелик. Скажем, одни сюрпризные коробки в витринах. Возьми хозяйство в свои руки, торгуй по-своему, только чтобы потребитель был в спокое». — «Что ж, — не сразу отвечает Егор Лукич, — мы это моментом. Как это с измальства и есть наше настоящее рукомесло. Только вы мне руки не связывайте своими декретами, в ногах у меня не путайтесь, голову не морочьте агитацией. Вы только приглядывайтесь да учитесь у нашего брата. Ни профсоюзов, ни ячеек у меня в заведениях не будет. Это лишнее. Свободная торговля — великий принцип. Он не терпит стеснения: вековечный этот принцип нарушать нельзя. Вы управляйте народом, а уж в торговое дело не путайтесь. Я за милую душу сам во всем этом разберусь и все обстряпаю...»

И растут, и растут по всей земле его торговые склады, лавки, ларьки, пекарни, кондитерские, булочные... И в придачу ко всему уже новый золотой вензель висит и красуется по улицам городов: «Е. Л. Канашев и сын. Пищевые припасы и бакалейные товары. Оптом и в розницу».

Дух захватило от волнения у Егора Лукича. Встал и намочил себе голову.

Жена вошла с лампой:

— Что с тобой? Разговариваешь сам с собой про пароходы, про лес, про бакалейную торговлю.

— Дай сюда кафтан... Поеду, погляжу, ладно ли древесину складывают для лесопилки...

Холодные сумерки заковали весеннюю грязь. Мальчишки, торопясь и галдя, толстыми подошвами кожаных сапог бьют стальную корку этой грязи, от нее отлетает дробный короткий звон. Мальчишки собирают керосин, яйца и деньгу на украшение церкви.

Канун пасхальной заутрени.

Иногда бомкает колокол — это нечаянно: парни, обвязанные веревками, ползают по колокольне, развешивают самодельные фонарики и кресты из цветной бумаги, бередят медь колоколов — тихая проносится тогда над селом жалоба.

— Дядя Егор, — галдят под окном, — жертвуй на украшение храма...