Любовь Руднева - Голос из глубин

Амо, став на руки, вниз головой, прошел вокруг кресла капитана, а тот застыл в удивлении.

Но Гибаров уже вскочил на ноги, сел напротив, будто извиняясь, коснулся колена Ветлина и продолжал:

— Я вижу себя бегущим на руках к своей жене Ярославе, отсюда, из совсем дальнего-предальнего города, до Праги. Запомнил я и перевод вашего приятеля, чей голос услыхал на ленте этого ящика, — Амо щелкнул по магнитофону, как ребенка по лбу:

Я весь день не мог и довообразить, что сулит мне знакомство с рыбаками, охотниками, воинами, огородниками, живущими вот сейчас на той же самой моей планете. Подумать только, они ж и начинают каждое свое дело песней и пантомимой. Она для них красноречива и естественна — и для самых маленьких, и для умудренных опытом жизни.

Амо кружил по кабинету Ветлина, притрагивался на ходу к шкафу, стульям, стенам, будто касался чьих-то протянутых к нему рук, к чему-то и прислушиваясь… Вдруг, оборвав это кружение, он остановился против Ветлина.

— Василий Михайлович, скажите, — почти просительно протянул Гибаров, — я хоть капельку, хоть немножко, но их коллега, а? Островитян ваших?

Ветлин кивнул и заулыбался, Амо присел и нахмурился.

— Вы думаете, я шучу, профессиональный развлекатель, все и сворачиваю на парадокс. Но парадокс в ином. Месяцами я доказываю хорошо знакомым мне, как принято глупо выражаться, на разных уровнях людям, мол, пантомиму надо, — простите, капитан, за нелепые формулировки, но они таковы, адвокатские мои словеса, — надо поддерживать. Нельзя мешать самым разным артистам со своей несхожей стилистикой выходить на публику. А мне, мне, коверному, цирковому клоуну, пора разрешить не только отдельные номера показывать на манеже, но и создать свой театр пантомимы. Мне, и моему режиссеру Юбу, и нашим единомышленникам. А те, кому я с пеной у рта, когда комикуя, когда наступая, доказываю такое, им все мерещится некий непорядок.

«Что же, — возражают они мне, — потребуются новые площадки, расходы, планы, репертуар, средства?»

«Но все окупится с лихвой», — доказываю я с пеной У рта.

«Нам не все ясно с вашей «Автобиографией», — тут и эксцентриада, и трагичное, с вами хлопот не оберешься. Еще неизвестно, как воспримут», — они пальцем показывают на потолок или небо, не берусь определить, подразумевая «наверху».

Но у каждого свой верх, свой потолок и, увы, свое небо. А на нем, на небе, свои манекены и мифы. А тут, в то самое время, пока я бегаю по присутственным местам Москвы, мои собратья по пантомиме на своих островах представляют ее на воле, под синющим небом, на берегу океана. Слушал вас, капитан, и дух захватывало, почти наяву себе представил, как с вами спускаюсь с судна на лодку, мы идем к берегу, встречают нас весело и торжественно на Берегу Маклая мои собратья по пантомиме.

Амо подскакивал на месте. Ударив кулаком правой руки по левой ладони, он начал раскачиваться и что-то глухо напевать.

— Может, оно и к лучшему не наяву заявиться к ним, а довообразить все персонажи по пунктиру, каким вы обвели необходимые мне силуэты. Их танцы, пантомиму я вижу. Воспользуюсь вашей любезностью и в Москве с запиской-паролем ринусь к документалистам, погляжу отснятый ими праздник: один, другой, третий. Во мне уже простукиваются позывные тех островов, вот в «моей блуждающей судьбе» не случайно ж мерещилось представление о странствиях по океану, не схожее ни с каким другим. Я буду отлично грести без весел, поверьте мне, и раскачиваться во время волнения на море в лодке! Взбираться на волну и соскальзывать с нее. Буду плавать, хотя подо мною окажется не толща воды, а сушь эстрадных досок, но главное — смогу устремиться в дальние дали в поисках своей Ярославы. Я хочу учиться у ваших старых приятелей — островитян. Еще точно и не знаю, как обернутся их символы, но кое-что уже мне примерещилось. Забрасываю сети далеко и близко, и трудно понять сейчас, каков окажется улов и как им распоряжусь я сам. Но пока перед вами я в учениках, как цыпленок, останавливаюсь, восторгаясь и недоумевая, то перед раскачивающимся стеблем, то перед быстрым потоком.

Амо взял в руки модель каноэ и, подняв ее над собою, плавно скользя по комнате, говорил: