Василий Еловских - Старинная шкатулка

Дом двухэтажный с огромным двором и разбитой верандой; его квартира на первом этаже с двумя окошками на улицу (они занавешены), с одним окошком во двор (это не занавешено). Там, на кухне у газовой плиты, стояла толстая молодайка в цветастом платье, она то и дело поворачивалась к Игорю Ивановичу и, заискивающе улыбаясь, что-то такое говорила, говорила. А он сидел за столом в майке, важный, надутый, хлебал из тарелки, лениво поглядывая на женщину. Нюра, как воровка, таилась во тьме, всматриваясь в окна и сдерживая шумное дыхание. Откуда-то из коридора донеслись мужские голоса, много голосов, сердито скрипнула входная дверь, и Нюра, выскочив на улицу, торопко зашагала к своему дому, будто боялась, что ее вот-вот схватят как преступницу.

От встреч с Игорем Ивановичем у нее осталось тягостное чувство, как будто что-то грязное-прегрязное прилипло к ней и невозможно отмыть.

И еще было… Это уже в областном городе было, где-то на глухой окраинной улочке, весенней ночью, когда все кругом замерло, затихло, когда так свежо и грустно пахла подстывающая земля. Нюра тогда жила в областном городе, снимала частную комнатку и работала продавщицей. В районном городке ей было невыносимо тяжело, хотелось уехать куда-нибудь дальше, куда глаза глядят, где не будет Игоря Ивановича, старого купеческого дома с разбитой верандой и тех неприятных, унижающих ее воспоминаний. Но как это было наивно: разве от себя убежишь? — ведь память всегда с тобой, где бы ты ни жил, она противно услужлива, она равнодушна, даже безжалостна к человеку. Но правду говорят, что время — лекарь: тяжелые переживания постепенно ослабли, и Нюра уже спокойно внушала себе: я ничего плохого не сделала, пускай стыдится он. И уже казались смешными прежние прилипчивые горести, а желание непременно куда-то бежать непонятным. Конечно, не следует думать, что все старое отсеклось начисто, и она обновленной вступила в жизнь. Но она жила теперь с другими чувствами, с другим настроением. И радовалась этой перемене. Через год Нюра снова уедет к себе домой, обалдев от здешней жизни, от нескончаемого шума и сутолоки, устав от вечно недовольной и жадной квартирной хозяйки, соскучившись по тихим домашним улочкам райцентра, а тогда поначалу огромный город не только пугал, но и радовал, опьянял ее.

Так что же произошло в ту весеннюю ночь? Впрочем, начнем, пожалуй, с вечера. Был вечер. Богатый, сверкающий огнями ресторан, куда она зашла с подружкой и ее приятелем, чтобы поужинать, послушать оркестр, поглядеть, как там и что. Было шампанское, которое она первый раз в жизни пила, думая — вот уж провинциальная наивность, что от шампанского почти не пьянеют. Но опьянела, да еще как. Был сосед по столу, молодой, носатый человек в сером костюме и пестром галстуке (больше ничего не запомнилось из его внешности). Голос мягкий, дружеский, хотя и немножко манерный, «со значением». О чем они говорили? Да так… о пустяках каких-то. Примитивное ресторанное знакомство, как она теперь понимает.

Попрощавшись с подружкой и ее кавалером, который будто прилип к подружке так, что не оторвешь, она торопливо зашагала к себе, слушая нахально громкий стук каблучков и раздумывая над тем, что ей так уж шибко хотелось побывать в этом самом богатом ресторане города, ничего особенного — едят, болтают, курят, да пьют до одури. Издали все кажется лучше, чем есть на самом-то деле. Ишь как набралась, даже покачивает слегка. Нюра бессмысленно улыбалась.

Свернула в темный переулок и вздрогнула от громкого мужского голоса:

— Куда это вы устремляетесь с такой космической скоростью?

Это был он, ее ресторанный сосед в сером костюме и пестром галстуке. Примитивные слова. С претензией… Но они развеселили ее, пьяную. «Как много мы делаем глупостей, будучи пьяными», — подумает она поздним утром, проснувшись у себя в комнате. Совсем, совсем не новая мысль. Но трезвая. А тогда, ночью, она ни о чем таком не думала. Он разговаривал с ней так, будто они лет десять знакомы. И слова выбирал какие помудренее — хотел казаться интеллигентным. Хвалился, что «на руководящей работе». Но еще в ресторане она поняла, что он, видать, простой работяга — ладонь у него в жестких мозолях. Остановившись возле старого кирпичного забора на окраинной улочке, Нюра сказала:

— Ну, все! Дальше я пойду одна. Мне тут недалеко. Спасибо вам. До свидания! Ну, что вам еще?!

— Дерзить не полагается. Какая невоспитанность. Давай-ка, не тае. За это наказывают. — Он взял ее за ухо, мягко, но крепко взял и, притянув к себе, поцеловал в лоб.