Ян Винецкий - Отчий дом

— Меня?.. А что я в них понимаю?

— Нет, понимаете! Я видал, как вы наблюдали мертвую петлю Петра Николаевича.

Он глубоко дышал. В глазах блестели те самые огоньки, решительные, неукротимые, которые спокойные люди называют «сумасшедшими огоньками».

Наденька стояла с быстро и неуемно бьющимся сердцем. Ей было отрадно, что огонь, зажженный Петром, не погас, и вот уже берутся нести его дальше сильные, дерзкие, горячие люди.

— Когда вы полетите?

— Сейчас, Надежда Рафаиловна. У меня все готово!

«Таким же был и Петр, когда начинал в Нижнем Новгороде полеты на планере…» — подумала Наденька и стала одеваться…

По дороге на аэродром он рассказывал:

— Закончил обучение и прошу школьного инструктора: «Дайте аэроплан, я сделаю мертвую петлю, как Нестеров». А он мне отвечает: «Нельзя. Развалятся наши аэропланы. Не приспособлены они для фигур».

Загрустил я. И тут случай свел меня с летчиком и конструктором Алексеем Владимировичем Шиуковым. Он знаком был с Петром Николаевичем. «Хотите продолжить дело Нестерова? Это похвально!» И ведет он меня к дальней, заброшенной палатке. «Вот, — говорит, — „Фарман“, который никому не принадлежит. Вернее, он принадлежал французскому гастролеру-петлисту Пуарэ, но, как началась война, он уехал, а „Фарман“ оставил».

— А вы летали уже на нем? — спросила Наденька.

— Нет. Сейчас полечу.

«И вы уверены, что он… исправен?» — хотела она спросить, но сдержалась: она вспомнила советы Маргариты Викторовны — «Не вселяй сомнения в душу Петра!»

— Ну, удачи вам! — сказала она и, слабо улыбнувшись, тряхнула головой.

…Через полчаса взлетел аэроплан. По тому, как он долго выдерживал полет у земли, а потом плавно, но сильно взмыл вверх, Наденька узнала «Петюшкин почерк».

Аэроплан набрал высоту и стал кружиться с глубокими «Петюшкиными» кренами.

Наденька смотрела и глаза ее наполнялись слезами. Аппарат опустил нос и перешел в пикирование. Вдруг заработал мотор и аэроплан поплыл вверх.

«Неужели он сделает… мертвую петлю, — тревожилась Наденька. — Он ведь не обучался этому… Сумасшедший!»

Тем временем аэроплан стал переворачиваться вверх колесами. Наденька увидала, что голова Евграфа свесилась вниз… Крутень вышел из петли и перевел аппарат в пикирование.

Наденька облегченно вздохнула.

И вдруг аэроплан снова полетел носом вверх и лег на спину… Вторая петля!..

К аэродрому бежали люди. Наденька была уверена, что весь Киев наблюдает за полетом. «Так они смотрели на полеты Петра… Теперь снова петли выписывает аэроплан в киевском небе. Значит, дело Петра живет!..»

Только сейчас она до конца поняла, что так волновало Евграфа Крутеня. Она ласковым и благодарным взглядом проводила аэроплан на посадку.

…Евграф подбежал к ней — счастливый, раскрасневшийся, в расстегнутой кожаной тужурке и в фуражке, несмотря на десятиградусный мороз.

— Спасибо! — сказала она и голос ее дрогнул.

Он взял ее пальцы горячими крепкими руками, поцеловал.

— Надежда Рафаиловна, пойдемте к Петру. Так хочется именно сейчас побыть возле него и молча, одним сердцем поговорить!..

Они сели на извозчичьи санки и поехали на Аскольдову могилу. У крутого берега Днепра их встретило унылое чернолесье. Голые метелки деревьев навевали тоску.

Среди могил в железных оградах белел высокий крест, и на холме еще сохранились венки с пожухлыми, полуистлевшими цветами.

Евграф увидал надпись на кресте, сделанную рукой неизвестного:

«Путник, преклонись, здесь прах героя Нестерова».

Наденька стояла с поникшей головой и беззвучно плакала. Евграф опустился на колени и долго-долго молчал. Его взгляд упал на большой венок с белой лентой, на которой чернела надпись:

«Дорогому командиру и другу Петру Николаевичу — мятежному духу исканий. Солдаты Одиннадцатого корпусного авиационного отряда».

Евграф шепотом повторил:

— «…Мятежному духу исканий…»

У Евграфа Крутеня было много планов. Здесь, у могилы Петра Николаевича, так хорошо думалось. Он предложит сформировать крупные истребительные группы. А летать надо парами. Один бьет, а второй прикрывает. Атаковать так: отвесное пике, потом, проскочив за хвостом неприятеля, взвиться вверх крутой горкой под «брюхо».

Он поднялся. У Наденьки, несмотря на перчатки, совсем замерзли руки, но она стояла тихая и безучастная. Евграф снял с ее рук перчатки и принялся растирать пальцы.

— Надежда Рафаиловна! Пожелайте мне счастья: я завтра еду на фронт.