Александр Андреев - Спокойных не будет

— Серега Климов разболтал все, трепач. Видел, снюхались уже, дружки. Скрутить бы их одной веревкой, камень подвесить потяжелее да в реку, на дно...— Помолчав немного, он добавил: — Такие люди — вроде раковой опухоли на здоровом теле. Не успеешь оглянуться — съест все живое.

Столовую на берегу еще не поставили, и рабочие на грузовиках ездили обедать в поселок. Для нас Катя Проталина по привычке привозила обед прямо сюда, к срубам. Дни стояли теплые и веселые — от солнца, от запаха сосновых бревен, от шума воды и стука топоров. От этого и обед казался вкуснее.

Катя накормила бригаду, вымыла в реке посуду. Ребята помогли ей убрать кухонную утварь в машину. Попрощавшись с нами, она направилась к грузовику.

Сорокин и Серега Климов стояли неподалеку от нас. Сорокин провожал Катю взглядом. Я всяческие встречал взгляды: и восторженные, когда женщина, проходя мимо, как бы озаряет человека необыкновенным светом и свет этот долго согревает душу, рождает мечты; видел взгляды скучающих знатоков, циничные, с прищуром, этакие «сквозные», что таят в себе блудливую мысль: «А какая она в любви?»; и откровенно похотливые взгляды, от которых женщины бегут сломя голову...

Взгляд Сорокина был мерзким, он вызывал отвращение. Громко, без стеснения Сорокин сказал, причмокнув:

— Какая девка пропадает! Теряются ребята. Зря. Пора ее прибрать к рукам.— Затем последовали выражения, от которых стало невыносимо стыдно и тоскливо даже нам, мужчинам.

Катя резко обернулась, точно ее ударили по лицу. Она задохнулась, сдерживая в груди крик, глаза расширились, а рука невольно заслонила рот. С минуту стояла, потерянная, не зная, что делать, не понимая, за что ее так обидели. Потом взялась рукой за край борта, чтобы влезть в машину. Я задержал ее.

— Подойди сюда, Катя.— Я повернулся к Сорокину.— Катя — наш товарищ, комсомолка, мы все ее любим. А ты ее оскорбил ни за что. Проси прощения.

Сорокин искренне удивился. Должно быть, ему нравилось ошарашить женщину грубым словом, вызвать на ее щеках краску стыда, растерянность. Видимо, ему все сходило с рук.

— Вот еще новости! Подумаешь, принцесса — прощения у нее проси... Проживет и так. — Он отвернулся.

Нас окружили ребята. Катя промолвила, смущаясь:

— Не надо, Алеша, пусть идет...

— Помолчи,— сказал я и, тронув Сорокина за плечо, повторил: — Проси прощения.

— Оставь, пожалуйста! — возмущенно вскрикнул Сорокин.— Ты бригадир? Вот и следи за работой. Руководи. Остальное тебя не касается.

— Стой, не уходи,— сказал я.— Если ты этого не сделаешь, тебе будет плохо, предупреждаю.

— Не грози. Видали мы таких.

— Таких не видел.

Сорокин беспокойно оглянулся, в глаза бросился топор, шагнул к нему. Я остановил его. Казалось, еще секунда — и я собью его с ног, сброшу в реку. Моя правая рука наливалась тяжестью. Вдруг я почувствовал, как кто-то сжал ее. Это был Леня Аксенов.

— Не связывайтесь, бригадир, не стоит.

Когда рассвирепевший Трифон Будорагин встал перед Сорокиным, тому стало ясно: дело принимает серьезный оборот.

— Проси прощения, тебе говорят! — Возможно, Трифон представил на месте Кати свою Анку и обиду ее принял как свою. Он схватил Сорокина за телогрейку, приподнял, страшно оскалившись.— Ешь, гад, землю! — И поставил его на колени.

— Извиняюсь,— пробормотал Сорокин.— Я очень извиняюсь...— Боком отполз в сторону, растолкав столпившихся ребят.

Некоторое время мы стояли молча. Было тихо. Только шумела, плескалась река у ног, играя звонкими солнечными бликами, точно смеялась...

ЖЕНЯ. Вечером в мою комнату вошел папа. Один, хотя мама была дома. Он не часто радовал меня своими посещениями.

— Папа! — Я повисла у него на шее. В то же время я догадывалась, что визит его не случаен: предстояла серьезная беседа.

Папа был без кителя, в белоснежной рубашке, домашний, близкий, немного усталый. Оглядывая мое жилище, он чуть застенчиво улыбался, точно чувствовал себя здесь гостем.

— Посидим, дочка,— сказал он.

Я села напротив него на маленький стульчик, положила на колени руки.

— Я слышал, ты уезжаешь? В Сибирь? Это правда?

— Правда, папа. Ты пришел отговаривать меня?

Он ответил поспешно, чуть привстав:

— Ни в коем случае! Я только хочу знать цель твоей поездки.

— Цель проста, папа,— ответила я.— Еду не одна. С ребятами. Из нашего института. В отряде больше трехсот человек. И я среди них. Такие поездки бывают каждый год...

— Я знаю об этом,— сказал папа.— И считаю это творческим и, если хочешь, революционным достижением комсомола последних лет. И тебе, Женя, отстраняться от этого не следует. В таких начинаниях отставать от других, от товарищей — значит отставать от жизни, от времени. Обязательно поезжай. Новая обстановка, иные условия жизни, другие люди, сама работа совершенствуют человека быстрее и лучше, чем лекции умнейших профессоров.— Папа помолчал, зорко, испытующе вглядываясь в меня, потом спросил: — Скажи, только честно, если бы отряд ваш послали не на Ангару, а в другое место, скажем, в Казахстан или на Алтай, ты поехала бы?