Владимир Рублев - На окраине города

— Нет. Я сегодня ухожу домой.

— Но как же, Лена? — горячо заговорил Володя. — Ведь мне обязательно надо сказать тебе, что… Я сам себя не пойму, Лена. Зачем мы ссоримся? Лена…

— А ты… приходи к нам вечером, — тихо сказала Лена. — Там и поговорим. Туда, в женское общежитие приходи.

— Леночка! — радостно подался к ней Володя, но она взбежала на крыльцо.

Нади на прежнем месте не было. Она стояла рядом с Лобунько, помогая укреплять ему свежий номер стенной газеты. Увидев Лену, Надя кивнула: сейчас идем. Но сама о чем-то снова заговорила с Виктором, с грустной нежностью глядя на него. Вот он весело рассмеялся, что-то сказал ей, Надя ласково улыбнулась, не спуская с него взгляда.

«О чем это они?» — подумала Лена, беспокойно посмотрев на настенные часы: как бы не опоздать с обедом.

А Виктор сегодня удивительно ласков с Надей, и ей просто не хочется уходить от него. Возле вывешенной ими стенгазеты уже столпились рабочие, а Надя все еще стоит около Виктора.

— Спасибо, Надюша! — весело кивнул ей он, отряхивая руки от извести. — Кстати, ты билет уже взяла?

— Какой билет? — удивленно смотрит она.

— Так ведь сегодня в театр идем. Билеты у Лени Жучкова. Леня, Леня! — окликает он проходившего Жучкова. — Ты что же это девчатам билеты не продаешь? Вот Наде билет, может, два, Надя, нужно? Подруга пойдет или…

— Нет, один, — перебивает его девушка, но, глянув на Лену, торопливо поправляется: — Два, Леня, дай. Лена со мной пойдет. А вы, Виктор Тарасович?

— Жаль, Надюша, не могу. Уж сегодня-то я бы с радостью пошел.

— Только сегодня? — замечает она. — Почему же?

— О, это секрет! — отвечает он. Как сказать девушке, что женишься, когда знаешь, что она очень неравнодушна к тебе? Собственно, сегодня именины Виктора, не свадьба, но вчера наконец-то он услышал от Вали долгожданное «да». Он вчера приехал рано домой и после ужина весело играл с Валеркой, а Валя смотрела на них и неожиданно сказала:

— А ведь ты будешь хорошим отцом.

Он обернулся к ней и, встретив ее ласкающий взгляд, решился.

— Но Валеркина мама не признает меня отцом, не так ли? — и постарался, чтобы эти слова прозвучали как можно шутливее.

— А ты ведь этого не знаешь, — смутилась она, и он встрепенулся от радости: неужели?!

— Завтра, завтра, — торопливо сказала Валя, освобождаясь из его объятий. — Завтра твой день рождения, вот и… обо всем мы поговорим, хорошо?

Вот почему так радостно сегодня Виктору, вот почему хочется ему со всеми быть ласковым и веселым.

— Знаешь что, Леня, — говорит он. — Не съездить ли до театра к Киселеву в больницу? Степан Ильич узнал, что к нему уже можно наведываться.

— Просто свинство с нашей стороны, что никто там еще не был, — подхватила и Надя.

Решили, что сегодня поедет несколько человек, а в воскресенье — все желающие.

Киселев очнулся от странной тишины, возникшей, как ему казалось, вот только что, секунду назад. Было утро. Синеватый свет на потолке и стенах все более бледнел, хлопнула дверь, донесся приглушенный, едва уловимый телефонный звонок. А может быть, звонка и не было, Петро не чувствовал твердой уверенности, что слышал его.

Рядом кто-то зашелестел бумагой, Петро скосил глаза и увидел женщину в белом халате. Дальше еще койка, и еще, и еще. Петро понял: он в больнице. Ему захотелось встать. Он силился совладать с непослушным телом, приказывая себе: «Сейчас я встану! Раз, два. Считаю до пяти. Три… четыре». Стены завертелись, стремительно понеслись куда-то, Петро оперся на локоть и огромным усилием воли сел на койке, ощущая непомерную свинцовую тяжесть в забинтованной голове.

— Что вы делаете? — бросилась к нему сестра. — Сейчас же ложитесь!

Она уложила его на койку, но теперь он уже знал, что ничего опасного с ним не случилось, и это успокоило его.

К вечеру, когда в окна палаты ударило первой крупкой снега и сразу потемнело, сделалось сумрачно, неуютно в комнате, Петра охватили невеселые мысли. Он вспомнил о ребятах, оставшихся на стройке, представил, как весело и уютно сейчас в общежитии, а он вот лежит здесь, никому ненужный. И вообще в жизни не от кого ему ждать теплого, участливого слова. Тетка, с радостью спихнувшая его в школу фабрично-заводского обучения, ни одного письма не написала ему. А кто еще? Была где-то сестра, но след ее давно уже затерялся для Петра. Один он в жизни.

Тяжело на душе у Петра. К чувству одиночества все сильнее примешивается глухая неприязнь к бандюге Крапиве. Видно, кто-то помешал Илье Антоновичу добить его, знал Петро, что не упустил бы тот его живым. Интересно, что он сейчас клевещет у следователя на него, Киселева? Извернуться постарается. Крепко сжимает зубы Петро.