Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 1

И вот имена, лица, улыбки, меткие слова сотен людей проходят сквозь его память. Он запоминает самое незначительное — толковую реплику на партийном собрании, смелый поступок, письмо в газету о непорядках.

У него все на счету, но до времени лежит как бы в архиве. Сейчас он разбирает архив памяти. Ему ничто не мешает. Он раскладывает наблюдение к наблюдению, догадку к догадке, отзыв к отзыву.

— Мы тут, Василий, замечательные рыбацкие колхозы организуем. Места ж какие! И поверь мне, вот тут, — он стучит карандашиком по озеру Хасан, — обязательно городишко возникнет, обязательно; вижу, как прорезывается, нужда в нем есть. А дорог пока нет, мрак, захолустье… включить надо будет на следующую пятилетку. Я, как в эти места попадаю, только о дороге и думаю…

Он рассматривает карту, как замысловатый ребус, которого ему еще не приходилось решать, хотя с картой не расстается ни днем, ни ночью.

— Гляжу на Амур… Бо-ольшие будут хлопоты с ним. Надо что-то предпринимать, входить с предложениями…

— Тебе, Михаил Семенович, уж и Амур помешал. Текет — ну и все. Что тебе?

— Текет-то он текет, — поддразнивая Лузу, замечает Михаил Семенович, — да пока пользы нам от него мало. Речной флотишко подводит — маловат, слабоват: а ты вообрази, какая у нас жизнь развернется вскорости, что тогда скажем?

— Свой флот будешь строить?

— А что ж, хорошо бы. Греха нет. Да боюсь, своими силами не справимся, а Москва сейчас не даст… Оживить бы нам Амур на манер Волги.

— Построятся города, сам оживет.

— Само, брат, ничего не делается. Да-да. Иди-ка лучше спать, я один помечтаю.

Луза того только и ждал.

Море же становится совершенно непроходимо. Буксир, кряхтя, влезает на волну и; виляя кормой, падает с нее вниз. Луза плашмя валится на диван.

— Что ж это капитан не идет, — бормочет, зевая, Михаил Семенович, на которого качка не действует. — Хорошо бы игрануть перед сном. Люблю я вот так отдохнуть, Вася. Хорошо промять кости на свежем воздухе. Вася! — зовет он, но Луза лежит не шелохнувшись. — Васька, открой глаза, расскажу тебе про войну.

Луза не слышит, да если б и слышал, ни за что не открыл бы.

Качка такая, что с буфета сверху вниз несутся на люстру, которая теперь ниже буфета, тарелки, осколки их летят в стены. Черняев лежит, завернув голову в простыню.

— Ах, сволочи вы, сволочи, — мечтательно шепчет Михаил Семенович, — даже по морю ездить не умеете.

Ошалев от качки, от морской болезни, от тоски и презрения к себе, на рассвете сполз Луза с койки, смутно думая о самоубийстве, но, выйдя на палубу, увидел далекий берег. Силы сразу вернулись к нему.

Михаил Семенович уже стоял на узком мостике, следя за рыбачьими сейнерами.

— Ничего работают! — крикнул он Лузе. — Молодцы!

Открывалась чистая, изящная бухта Славянки.

Выпив чаю у предисполкома, немедленно поехали по колхозам.

Дороги только предполагались, но районщик довольно подробно объяснил их будущий вид, чем привел в восторг Михаила Семеновича.

Ехали не спеша, километров двенадцать в час, тащили машины на руках и часто отдыхали на траве у дороги.

— Как это ты себе позволяешь такой беспорядок? — качал головой Луза, неодобрительно глядя на Михаила Семеновича, распахнувшего шинель. — А еще ответственное лицо!

— Какой беспорядок? А что? — спрашивал Михаил Семенович, лежа на траве в расстегнутой шинели.

Лицо Михаила Семеновича выражало довольство.

— Сколько раз в году так мотаешься?

Он склонен сделать выговор за небережливость к себе, но Михаил Семенович отвечает виновато:

— Я? Маловато, Вася. Ну, вырвешься на посевную, на рыбу выскочишь, на уборочную, слетаешь разок на стройки, на лесосплав съездишь, на сою, на рис… Да разве это дело?..

По дороге заглянули на стекольный завод инвалидной артели. Он стоял меж сопок, в стороне от жилья. Инвалиды делали стаканы из зеленого бутылочного стекла, из боя.

Заводик был маленький, плохонький, но Михаилу Семеновичу все понравилось. Он любил, когда что-то возникало само собой по инициативе снизу.

— Вот это инвалиды! — кричал он. — Правильный народ! Ведь у них тут рай! Санаторий!

И он перебирал кривые стаканы, хлопал мастеров по плечам, обещал им чего-то подкинуть и приказал изготовлять графины и блюдечки. Директор завода прыгал вокруг Михаила Семеновича на деревяшке, радостно поглядывая на окружающих, и показывал свою крайнюю измотанность.

— Аж протеза вспотела, — радостно шептал он Лузе, преисполненный гордости за дело и уважения к самому себе.