Любовь Воронкова - Беспокойный человек

— Что это такие уроки у тебя веселые! — сказала Марфа Тихоновна.

— Бабушка, я тебя разбудила? — Настя с пером в руке подошла к ней и заглянула в лицо. — Разбудила, да?

— Нет, — ответила бабушка, — я не спала.

— Бабушка, послушай, я тебе что смешное расскажу! Вчера девчата подкрались к телятнику, столб около телятника мужиком нарядили, а тетка Наталья Дроздова начала на него кричать!

— Ну, и что тут смешного? — с неудовольствием сказала бабушка. — Слышала я уже. Говорят, это все Дозорова с ума сходит!..

Настя внимательно поглядела на бабушку:

— Бабушка, ты, может, заболела?

Тонкие губы Марфы Тихоновны тронула скупая улыбка:

— Почему это?

— У тебя голос какой-то… скучный.

— Ну?

— Да, скучный. И не спишь! Бабушка, может в телятнике что?

Резко очерченные брови старухи сошлись над переносьем. Она вздохнула:

— Ох, телята эти! Что с ними делать — просто не придумаю!

Настя испугалась:

— Опять какой-нибудь заболел?

— Заболел.

— Бабушка, ну ты же позови скорей Марусю Чалкину, пусть она вылечит, она же зоотехник!

— Была уж она. Лечила. Целое утро возилась…

— Ну, ты, бабушка, скажи же ей, чтоб она вылечила! Раз она зоотехник, пусть лечит! А что это — зоотехник в колхозе живет, а телята болеют да…

Настя чуть не сказала «дохнут», но во-время прикусила язык. Неделю тому назад в телятнике случилась такая беда — погиб теленок. Заболел и погиб, уже третий за зиму. Для бабушки Марфы Тихоновны, старой телятницы, это был очень тяжелый день. Она не плакала — Марфа Тихоновна никогда не плакала, — но ходила дня три как туча: мрачная, грозная, и все в доме боялись ей перечить. Наконец Прохор, ее старший сын, а Настин отец, сказал:

«Ну что ты, мать! В удавку, что ли, теперь из-за теленка лезть? А где этого не бывало? Везде. Где есть хозяйство, там и отход должен быть».

«Да ведь позор! — ответила Марфа Тихоновна. — Позор! На всю округу! Стыдно на людей глядеть!»

«Ну вот, ну вот, — мягко возразил Прохор, — уже и позор… А в Березках вчера не случилось то же самое? Да уж не впервой. И в совхозе, слышно, то же… Паратиф [9] Паратиф (от пара (греч. около) и тиф)— кишечная инфекция, вызываемая микроорганизмами рода сальмонелла. — и всё. Ну что ж тут поделаешь? Да и что такое? Шесть процентов — законный отход. А у тебя что? Пустяк: полпроцента! Чего же так уж сокрушаться? Неудач не бывает только у тех, кто не делает ничего».

Марфа Тихоновна горевала, но не опускала рук. Она с еще большим рвением принялась за свою работу. Приказала начисто продезинфицировать стойло погибшего теленка. Сама каждый день проверяла, чиста ли посуда, из которой поят телят. Сама смотрела, чистую ли солому им стелят. Велела сторожихе Наталье Дроздовой получше топить, чтобы телята не простудились… Но вот прошла неделя — и снова! Маленькая чёрная телочка отказалась от пойла и не смогла встать…

— И что делать? И что делать с ними, не знаю! — повторила Марфа Тихоновна. — Если заберется в телятник паратиф, ничем не остановишь.

— Бабушка, — помолчав, ласково сказала Настя, — а давай я тебе «Пионерскую правду» почитаю.

Марфа Тихоновна вскинула на нее острый взгляд, гневная искорка вспыхнула в нем. Но темные глаза Насти глядели так мягко и нежно и все ее розовое лицо было так свежо, ясно и ласково, что искорка эта тотчас погасла.

— Да ты не думай, тут очень интересно, бабушка! Это про Аму-Дарью.

— Аму-Дарья? Это кто же такая?

— Это, бабушка, река. Огромная река, в Туркменистане, вода в ней мутная, желтая, а потому, что там всё пески, пустыня. Кругом пески и пустыня, только около реки деревья растут, поля зеленые, люди живут. А раньше, бабушка, эта река через всю пустыню текла. Там города большие стояли, сады были. А потом река повернула и ушла в другую сторону…

— Как повернула? — усомнилась бабушка. — Почему? Разве реки могут сами поворачивать, куда захотят? Это и наша Петра, значит, может так: течет-течет мимо наших деревень, а потом возьмет да и повернет в другую сторону?

— Да, да, бабушка, Аму-Дарья повернула, говорю тебе! Даже старое ее русло нашли — Узбой называется. И там пустыня наступила, все города, все сады песком засыпало и лес! А теперь — бабушка, ты слышишь? — мы будем опять Аму-Дарью на старое русло направлять. Уже и работы начали!

— В песках-то?

— Да, в песках! А что же? Не сможем? Сможем! Мы снова в песках сады разведем!

— Ох! — вдруг вздохнула Марфа Тихоновна, словно что-то кольнуло ее в сердце, и поднялась, откинув полушубок.