Сергей Поляков - Признание в Родительский день

— Матрен, — в голосе подруги и тоска, и растерянность, — если я помереть не успею, возьмешь к себе?

— Проиванилась, простепанилась, подошла ко Христу, оголя задницу, — сложно отвечает Матрена.

— Как это? — не понимает Настенька.

— Да уж так и получается. Марковну Золотову помнишь? Все праздники соблюдала — робить в них нельзя, всех святых, бывало, помянет. Умерла — переодеть не во что было.

— Переодеть у меня припасено. Ты скажи: пустишь аль нет?

Настенька снова останавливается на дороге.

— А ты егозиться не будешь?

— Нет. Я на лавочке в уголке сяду, меня и не услышишь. Я тебе прясть стану…

— Ладно, посмотрим на твое поведение. Переставляй маленько ноги-то. Придем уж скоро.

И правда, стали попадаться первые низенькие пеньки, возле которых краснели редкие ягоды.

— Гляди-ка, Матрен, земляника! Пахнет как. Поберем маленько?

Но Матрена срывает несколько ягодок и зовет подружку дальше.

— Я нынче у Гриши на могилке землянику посадила, — говорит она немного погодя. — Он выйдет ночью, посидит, поест маленько…

В лесу сделалось прохладней. Березы сменились ельником. И, наконец, пошли малинники — старые нечищеные выруба. Подруги замечают первые обобранные кусты, и Настенька снова как на руках повисла.

— Матрен, давай здесь поберем?

— На вот! — отвечает та. — Этакую даль шли, да по оборышкам лазить. Цельную найдем!

— Мотя, Мотя! — кричит уже Настенька возле другого куста. — Нетронутая!

— Тише ты! — отвечает Матрена приглушенным голосом. — Садись да бери. — И сама прилаживается к малине.

— Вот беда-то, — слышится вновь от Настеньки. — Очки забыла. Ты не взяла?

— С тобой возьмешь…

— Настенька, Настюш! — слышится немного погодя.

— Тише! — отзывается та совсем рядом. — Кого-нибудь еще назовешь сюда.

— Насть, а помнишь, в войну с тобой ходили по малину, и ты потерялась? Еще мужик с тобой оказался.

— Помню. Нашла о чем говорить. И тогда тоже: брала бы себе да брала. Нет, кинулась искать.

— Он как же, обещал тебе что?

— Зачем? Подошел: «Айда, — говорит, — со мной, там малина крупнее». Я думаю, чего не сходить? Пусть натакает, потом тебя позову.

— Чего же не позвала? Я тебя тогда больше часу искала. Хотела в деревню бежать, баб на помощь кликнуть.

— А и ни к чему было искать! — В Настеньке словно всколыхнулась давняя большая обида. — Зачем кричать-то? Видишь, меня нет, значит, смекай: ягоды хорошие нашла, беру.

Старухи, увлекшись, замолкают, перебираются через валежины.

— Настенька, — вдруг говорит Матрена, — все-таки нехорошо, что ты с мужиком этим пошла. Может, и Василий потому с фронту не вернулся.

— Как?

— Да так. Он, может, в это время в сражение попал, а ты думать про него забыла. Заботиться о солдате некому стало, смерть и прибрала его к рукам.

— А и вправду, Матрена… — Настенька даже прекращает собирать. — Что же теперь делать?

— А ничего. Раньше надо было думать. Себя соблюдать.

— Вот беда-то еще, — вздыхает Настенька.

— Матрен, — наконец говорит она, — он бы вернулся, меня снова лупить начал, Василий-то?

Старухи выбираются на чистое место, решают пообедать. На срезе пенька раскладывают свои припасы. Матрена разворачивает узелок и с любопытством ждет, что достанет Настенька. У подружки оказываются пряники, кральки, слипшиеся конфеты.

— Как девчонка, — не удерживается Матрена. — На сладком живешь.

— Мяконькие, — хвалит Настенька пряники. — На, попробуй. Вчера в лавку привозили.

— В лавку-то разве набегаешься? Экономить надо. Кудрявая береза в животе не вырастет.

Начинает припекать. Появился овод, становится жарко. Старухи сходятся, пьют воду и снова — в разные стороны. Матрена выбирает чисто, как в своем саду, Настенька хватает лучшие ягоды и — скорей к следующему кусту. Она уходит все дальше от Матрены, ломится сквозь заросли и вдруг чувствует, что проваливается. Она пытается задержать падение, хватается за валежину, но та, прогнившая, с треском ломается, и Настенька опускается ниже. И только когда старухе делается по шейку, она нащупывает ногами что-то твердое. Настенька хватается за сук над головой, пытается подтянуться, но не тут-то было.

— Вот еще грех-то, — озабоченно бормочет Настенька и, понимая, что самой ей не выбраться, зовет на помощь подружку.

— Матре-ен, помоги!

Но Матрены не слышно.

Настенька прислушивается и зовет подругу еще раз. В ответ — ни звука. Только птичка тихонько попискивает в кустах. Настенька вдруг понимает, что Матрена далеко и ни за что ее не найдет.