Сергей Фролов - Повесть о Поле Фимкиной

Поле стало неудобно таиться, но и показываться снохе не захотела. Она вернулась во двор, села на крылечко, подождала. Тут ее снова охватили невеселые мысли.

«Боже ты мой, это что за люди такие, — размышляла Поля, — чуть что — хиреют. Ведь недавно, утром, куда как веселая была. Наверно, и корову в обед не доила. Как чуяло ее сердце, до отелу, до марта держала Зорьку у себя, не уследили бы сроду, заморозили телка».

На Полю нахлынуло все, что она пережила за короткую совместную жизнь молодых, принесшую ей столько хлопот и терзаний. Появилась в эту зиму у Вовки новая привычка убегать от домашних дел. Как только придет с работы, поужинает и засобирается в клуб играть в шахматы. Сноха бросает все в доме, закутывает девчонку и сама одевается вслед за Вовкой. Заглянет, бывало, Поля в их квартиру — никого нет, от голландки кирпичами холодными пахнет. Топка в ней давно прогорела, все тепло вылетело в незакрытую трубу. Стены и те вроде бы жалуются на окаянный холод и запущенность в доме. Поля поворчит, но деваться некуда, в снегу и темноте наберет дров у сарая и снова начинает протапливать жилье. В это время, в сердцах, ей нисколько не жалко сына со снохой: пусть бы околевали, до утра мерзли в холоде, но девчонку-то невинную могут погубить вместе с собой!

Дуне Рубчихе, конечно, легко судить со стороны, замечать, как сноха подсолнухом тянется за Вовкой. О чужих людях посторонний человек все знать не может, видит лишь, что в глаза бросается. Сначала и самой Поле нравилось, любовалась детьми: «Как голубки!» Но потом надоело. Только и знают, что милуются, в глаза друг дружке глядят. Жизни вокруг себя не хотят видеть, как будто она их не касается. Но Поля-то знает: висят они на нитке, опоры под ногами никакой не имеют. В один миг могут сорваться и полететь в пропасть. Подсолнух-то тянется за солнцем, но корнями в земле держится, соки себе из нее берет. А у Полиных детей все в воздухе. Как вон то облако в небе. Вроде плывет, красуется, через некоторое время глянул — нету его, ветер разметал на клочки.

Никто не знает, Поля скрыла, что у них весной получилось. Вовка в то время на посевной с утра до ночи пропадал, а сноха тут начала метаться, места себе не находила. И, греху случиться, встретилась ей, это уж потом Поля узнала, какая-то Вовкина невеста, будто бы еще до армии с ним дружила. Пригрозила снохе кислотой глаза облить. Кто такая, до сих пор Поля не знает. Их перед службой много к нему прямо на дом ходило. Да он с ними не очень связывался. В тот день и зашла Поля к снохе, а она вся в слезах, ревет навзрыд. Стала ее Поля расспрашивать, но она огрызнулась и давай на своем языке, по-черкесски ругаться. Ни одного слова не разобрала Поля из ее крика, только видит, как губы тонкие извиваются, и глаза из мокроты сверлят злые, пронзительные. А то вдруг взвизгнет и руками перед собой как вроде материю с треском разорвет. И опять рыдать возьмется. Но к себе подступиться совсем не дает. Только Поля шагнет к ней, она ногами так мелко затопает и еще сильней визжать примется. Совсем дикая стала. Того гляди и Полю разорвет на части, если бросится. Внучка тоже плачет не своим голосом. Сплошной вой стоит в доме. Впору хоть самой Поле становиться рядом с ними и голосить. Взяла Поля девчонку на руки, успокоить, а сноха-то прямо рывком как выхватит ее и опять начала ругаться и глазами злыми пронзать. Изо всего только и поняла Поля, как сноха вроде с проклятьем произносит слово «Вова». Что-то сыну уж больно доставалось. Почуяла тогда Поля неладное и побежала попутную искать, к Вовке хотела съездить. Вернулась, может, через час, машину не нашла, а в доме ни ее, ни девчонки. Тишина кругом, только ветер, как сегодня, свистит в загородке. Ноги-то у Поли и подкосились. Сердце сразу беду почуяло. Жуть страшная охватила, вроде мертвый стал дом. Какая-никакая жена, а держава семьи. Без ног побежала Поля опять по селу, все закоулки обглядела — нету нигде. Повстречался Лешка Ситников на бензовозе: «Тетка Поля, я твою молодую в район, в Киселевку, подбросил». И домой не заглянула она, прямо с улицы села устремилась по дороге в район. Полпути пешком одолела, потом чья-то бортовая подобрала. Там — и на автовокзал забежала, и в столовую, и по магазинам — куда только не заглядывала! Но сноха как будто испарилась вместе с дитем. Последний автобус уходил в город, Поля в салон зашла, каждой женщине в лицо всматривалась: может, в ком сноха померещится. Домой шла уже в сумерках, жить совсем не хотелось, молила: хоть бы земля под ногами разверзнулась, насовсем поглотила! Опять один лишь путь держала — к сыну, в беду эту, в разруху. Открыла дверь — мать ты моя родная! — сидят, и она, и Вовка, на диване. Как нечистая сила откуда ее вынесла. Только сидят в разных концах. Вовка ей что-то говорит, она спиной повернулась, головой кивает. Слушала, слушала, потом спинку-то свою узкую согнула, подвинулась к нему и говорит: «Вова, ударь меня, побей».