Сергей Фролов - Коммунариха

Автобус едва-едва дотянул до заправки, последний раз чихнул и… «Сдох! Все! Сдох „захарка“!» — пьяно загомонили в салоне, да так бесшабашно-весело, что стало неловко за эти голоса в наступившей тишине, пока шипел надсаженный, остывающий мотор.

Возят сельчан в район теперь не каждый день, как бывало, а как придется, когда наберется побольше больных. Нет теперь у колхоза средств на такие разъезды. А с больными уж едут и по другим нуждам. И даже те, кому делать нечего. Они-то чаще всего и возвращаются навеселе.

Доярка Коммунариха, сойдя с автобуса, отделилась ото всех и пошла к заснеженному селу напрямую.

Никто не удивился ее выходке, люди давно привыкли к ее особости, к несуразности ее поступков. Только, по обыкновению, посмеялись вслед, да всегдашние остряки отпустили вдогонку несколько издевок.

Шла она без дороги, без тропы, по хрусткому насту, то и дело проваливаясь. Но ей было ни до чего… Ни до торного пути, ни до себя. Полное безразличие овладело ею.

Справа по ходу высились колхозные мастерские. На передней стене их косо висело на одной петле полотно ворот с наполовину отодранными досками. Въезд с противоположного торца и вовсе был сквозной, без полотен, и зиял во весь проем пустотой наволочного нерадостного неба. Внутри закоптелых стен поражал своей белизной покатый сугроб. Дальше, за изгородью из поредевших, тоже надломленных бетонных столбов, без натянутой по ним когда-то проволоки, в нетронутом снегу, меченном лишь заячьими следами, торчали заиндевелые остовы тракторов, комбайнов. И еще много чего. Целое кладбище. Гиблое железо.

Но Коммунариха ни на что не обращала внимания. Так только — отмечала мимоходом в сознании. То, что само лезло в глаза. Куда же деваться, раз пришлось идти мимо.

«Еще и пьют с чегой-то…» — догнали ее и здесь надоевшие в дороге хмельные, бессвязные голоса. Опять же хвастливые, совсем бесстрашные.

Но это тоже просто лишь вспомнилось по случаю. Тоже мимоходом.

Другое было у нее. Совсем другое… Камнем, глыбой давило. Теперь уже неотвратимо… До конца.

Она даже домой не стала заходить, прямила путь к правлению. Как бомбу, несла в кармане пальто свои завернутые в газетный пакетик справки, разные выписки, врачебные заключения.

Председатель был на месте. Оцепенело сидел в полушубке, шапке, сцепив на столе руки. Все у него в хозяйстве с недавней проклятой поры безостановочно рушится, растаскивается, уплывает неизвестно куда в неудержимом потоке. И нет никаких сил остановить этот гибельный распад. Уже и конторскую службу отправил в бессрочные отпуска. Вся бухгалтерия сейчас у него в блокноте. Газ за неуплату отключен. Вот и сидит один в нетопленом помещении с устоявшейся стыло-прокуренной затхлостью. Эта тошнотная прогорклость воздуха, еще более сильная в холодных запустелых стенах, да еще ледяной, с инеем в щелях пол, с давних пор несмываемо замызганный резиновыми подошвами, напомнили теперь, кажется, незапамятные времена, когда здесь с раннего утра было людно и шумно. А уж накурено — под завязку. Здесь раздавали наряды: кому где пахать, боронить, сеять, убирать, возить, стоговать. Здесь кричали и вздорили, даже за грудки хватались, и не умещавшиеся в стенах тугие, слитые в сплошной гомон голоса вылетали вместе с дымом в распахнутые окна, в дверь, поминутно и звучно брякающую. И утренняя улица, в ранней гулкости своей, полнилась задором и возбужденностью.

Теперешняя заледенелая, безжизненного вида дверь как бы силой его мыслей, его воспоминаний вдруг распахнулась и медленно, чьей-то внезапно оторопевшей рукой, затворилась. Причем затворилась с протяжным, удручающе унылым морозным стоном. Он вскинулся, но мгновенное удивление на его лице тут же сменилось насупленностью, досадой, а настороженный и недвижный, как у удава, взгляд уставился на вошедшую Коммунариху. Словно оттолкнуть ее хотел назад, за только что потревоженную простонавшую дверь.

Коммунариха и вправду под действием его гипноза некоторое время в нерешительности постояла у порога, а когда все же направилась к столу, он все так же, но с еще большей настойчивостью во взгляде продолжал останавливать, не пускать к себе нежеланную ему сейчас доярку.

Но Коммунарихой снова овладело безразличие. Ей было не до председателя сейчас. И от самой себя не знала, куда деться. Потому она так напористо, несмотря ни на что, так неколебимо прошла к столу. И так как ей было и не до разговоров, она молча протянула председателю свои бумаги.