Леонид Леонов - Нашествие

Минуточку, офицер… Офицер говорит по-русски?

Тот склоняет голову.

Здесь имеются беременные.

Мосальский (поморщась от слова). Веревка выдержит, мадемуазель.

Ольга (упавшим голосом). …и дети!

Мосальский. Вы, право же, зря задерживаете меня, мадемуазель. (Прокофию.) Сколько тебе лет, Статнов?

Прокофий (с вызовом). Семнадцать.

Мосальский удаляется с ироническим полупоклоном. И тотчас мальчик , уже по своему почину, взбирается к окну. Все наблюдают за ним снизу.

Прокофий. Ух, народишку сколько нагнали! А вон и наших ведут…

Ольга. Слезай, мальчик. Нечего тебе делать там.

Словно зачарованный зрелищем, тот не может сразу оторваться от окна, отворачивается, лишь когда с площади доносится неразборчивый возглас, прорвавшийся сквозь шквальную, как истерика, пальбу зениток.

Прокофий. И воробьев всех распугали… только снежок идет. (И вдруг, краем глаза выглянув в окно, разражается нестыдными ребячьими слезами.) Дедушка, парашюты, парашюты. Смотри, в небе тесно стало… Наши, наши пришли!

Ровный гул над головой снова сдвигает в сторону начавшуюся было пальбу. Громадное полотнище, розовое от пожара поблизости, застилает левое окно, отчего в подвале светлеет ненадолго. И потом все население подвала смятенно наблюдает, как рушатся и крошатся доски на правом. Тотчас через образовавшийся пролом несколько осатанелых от боя стрелков скатываются по склизам в сумрак ямы. Последний, паренек в шинелке , пронзительно и с ходу всматривается в лица уцелевших; развязавшийся на руке бинт волочится за ним по полу.

Старик. Чего ищешь, милый, тут чужих нету. Да утрися, кровь на щеке…

Паренек в шинелке (еще в запале атаки). Разве убережешься в экой суматохе. Пока не утихнет, никому наружу не выходить. (Двум товарищам с карабинами.) А пошарь на всякий случай под корягами. Глядишь, еще один налимишко найдется.

Те исчезают во мраке соседней половины. С досадой крайней спешки паренек пытается перебинтовать сбившуюся на запястье повязку.

В том-то и дело, что не чужих я — своих разыскиваю…

Старик (присаживаясь к нему на нары). Не с руки тебе. Да-кось, я живей перемотаю.

Однако работа у него не ладится, и вскоре старикасменяет Ольга.

Паренек в шинелке (возбужденно). Случилося — как отступали мы в позапрошлом месяце, плелися, как под хворостиной, то старичка одного я заприметил. Рваный да нищий, на ветру весь… и так он жалостно нас глазами провожал, сердце дрогнуло. Сбежал я к нему на обочину, ко грудкам прижал. «Не горюй, говорю, дедушка: еще не закопанные!» И последнюю горбушечку в пазуху ему сунул. И весь месяц во снах его видел. Подойду — «потерпи, скажу, дедушка, скоро вернемся… дай только разогреться маненько. Ведь русского обозлить — проголодаешься!».

Ольга. Вот и все, только не шибко гните в локте.

Паренек в шинелке. А у меня такая установка: дал зарок — держись до последнего…

Он замолкает при виде входящего Колесникова . Следует молчаливая встреча с Ольгой . В ту же минуту, гоня перед собой смущенного Фаюнина в нарядной бекешке, появляется один из давешних, с карабином.

Партизан. Гляди, всамделе поймал налима-то… Там у них запасный вход имеется. Чуть сунулся, а он тут и есть. А слизкой, черт, всю руку впотьмах облизал…

Колесников. Какой же это налим?.. полная щука. А еще рыбак!

Паренек в шинелке растерянно, со всех сторон обходит поникшего Фаюнина , и, конечно, их встреча — самая значительная во всей этой суетливой сцене розысков и узнаваний.

Никак, наш-то нашел своего старичка с обочинки.

Паренек в шинелке. А поправился ты, папаша, с горбушечки-то моей. (И в ласке его звучит железо.) Чего ж повял… и обняться не тянет на радостях?

Колесников. Кажется, постихло, можно всем выходить понемножку. (Пареньку.) И вы тоже: там на свежем воздухе и обниметесь.

Паренек уводит Фаюнина . Подвал пустеет. Колесникову удается заглянуть в лицо Ольги , уткнувшейся в его плечо.

Ступай наверх, встреть мать.