Станислав Токарев - Вакантное место

Так писал, поминутно снимая очки и вытирая лиловой ладонью глазницы, мокрые от пота и вдохновения и тоже лиловые — от чернил, студент, проходящий практику в редакции спортивной газеты. Но заведующий отделом сказал, что материал получился слишком выспренним, отдельные оценки — неточными и вольными и вообще все это не пойдет.

— Слушай, Олег, итальянские-то однотрубки получили? — спросил Соколов.

— Да ты понимаешь… — Пашкевич заморгал и в некотором замешательстве тронул оправу очков. Тренер сборной был молод, недавно утвержден на своем высоком посту и пока не очень умел, не научился разговаривать с прежними партнерами по спорту в том тоне, который отметает всяческую фамильярность. — Ты понимаешь, получить-то получили. Но распределять будет федерация.

— Ага. — Соколов заложил пальцы за резинку тренировочных брюк и слегка покачался — с каблука на носок. — Ага. Ну, Олесь, мне все ясно.

— Понимаешь, ты всегда получал в первую очередь. Ведь так? А сейчас положение сложное. Ты это не хуже меня знаешь.

Соколов улыбнулся. Так, как умел только он. Со всеми ямочками и лучиками, со всем обаянием. От этой улыбки почему-то бывает неуютно.

— Благодарю вас, — отчеканил он. — Спасибо за разъяснения, Олег Александрович.

Он долго еще потом улыбался. Улыбнулся Ольшевскому, у которого спросил, не жмут ли ботиночки, Калныньшу («Как здоровьишко, старик?»), своему тренеру Николаю Ивановичу Букину («может быть, я сам должен пришивать себе номер?») и разным прочим людям. «Хорошо, — холодно тикало в висках, — хорошо, хорошо. Вилять? Рано вилять с ним, с Соколовым, зачуханному Олежке. Как бы не пришлось кое-где за это ответить. В том самом „кое-где“, где едва зайдет речь о велоспорте, в первую очередь упоминается заслуженный мастер спорта Соколов, а кто такой Пашкевич, это там вовсе не известно».

Первенство страны открылось в Туле, на прославленном тамошнем треке. Прошагали гуськом по бровке участники парада, клацая шипами туфель и ведя за рули нетерпеливо дрожащие велосипеды. Бравый военный оркестр задрал в небо медные пасти труб, и чемпионка страны Люба Агафонова, старательно склонив набок хорошенькое лицо, пошла-пошла привычно перебирать пальцами белый тросик флага. А остальные чемпионы и рекордсмены, в том числе Соколов, стоявший по росту на левом фланге, провожали флаг глазами, в которых отражалось его косо вытянутое полотнище. Ветер был довольно сильный.

Сухой веткой сломался первый судейский выстрел. Темповик Игорь Николаев, выгнув жилистую спину в своей неповторимой, предельно аэродинамичной посадке, начал накручивать километры, и как ни кричали, как ни стучали кулаками по барьеру тульские зрители, поддерживая своего земляка, все равно земляк этот, старательный, шумно, даже с постаныванием дышащий парнишка, заканчивал круги метра на три позади Игоря. Это была индивидуальная гонка преследования, и ее Николаев выиграл легко.

Потом началась командная гонка. Четверки стрелами вытягивались на прямых, мелькали в такт колени — четыре справа, четыре слева, — разнящиеся только количеством боевых ссадин, примазанных зеленкой. На виражах передний по крутой дуге взмывал вверх, пристраиваясь замыкающим, а второй, ставший первым, бодливо наклонял шлем, сходясь грудью с упругой грудью ветра.

В предварительных заездах спринтеров и Ольшевский, и Соколов, и Калныньш заняли именно те места, которые обеспечивали им выход в полуфинал. Встречаться между собой они должны были завтра. Андрей сидел на скамье под репродуктором, который то простуженно гундосил голосом судьи-информатора, передавая разное там: «На старт вызываются…» и «Победитель показал результат», то в промежутках грохотал развеселыми записями ансамбля «Веселые ребята». Примостившемуся рядом Василию Матвееву в потертой кожаной куртке и жестяном шлеме, похожем на половинку яйца, — ему еще предстояло стартовать на мотоцикле в гонках за лидером — музыка очень не нравилась.

— Что бы чего душевное передать, — ворчливо говорил он. — Успокоить, понимаешь, спортсменам нервную систему, а не трах-бах, дзынь-тарарах, как в кузнечном цеху…

— Ты, Вася, темный. Человек, как известно, произошел от мотоцикла, только ты еще не окончательно произошел, — сказал ему Игорь Николаев, темповик. Игорь жевал травинку и притоптывал ногами. Место в сборной было ему обеспечено, и в успокоении он не нуждался.

Андрей в разговоре участия не принимал. Он дулся на Ваську. На усатого следовало иногда дуться, иначе он просто мог на шею сесть. Только что, например, он устроил истерику: видите ли, в одном из заездов Андрей проспал момент рывка, а потом слишком рискованно полез вперед, а потом стал работать на пределе, только на выигрыш, хотя второе место так же точно обеспечивало выход в полуфинал, и в довершение всего оглянулся перед финишем на отставших, что было уж полным пижонством. И Васька все это ему высказал и поставил в пример Калныньша, который выплыл в полуфинал тихо и скромно — где можно, там и на вторых местах. Но Калныньш, правильный, расчетливый, нерискующий, был, по мнению Андрея, просто утюг. Чугунный утюг, честное слово, такой же скучный, и спит он, наверное, с правилами соревнований под подушкой, а когда начинает нудить, что нельзя-де так резко ездить, что спорт не есть хулиганство, но есть здоровье и отдохновение, так вообще уши вянут. То ли дело Пашка Сокол! Что ни заезд, посмотреть приятно! И Андрей вдруг подумал, что Калныньш похож на его сестру Лену — оба они считают, что жить надо как надо, по правилам и рецептам, и даже для счастья есть правила и рецепты. И Васька Матвеев такой же. Ребята они в общем все хорошие, но утюги.