Борис Рощин - Встречи

Абрамов долго смотрел на меня испытующе, потом насупился и молча уставился в ветровое стекло.

— Федор Александрович, — проговорил я через некоторое время, — вы нам с Антонином третий день пересказываете свои рассказы и «Дом», который я совсем недавно читал. Мы же не обижаемся…

Как работают писатели в соавторстве? Те же Абрамов с Чистяковым? Мне кажется, заглянуть в подобную творческую мастерскую всегда интересно.

Соавторство Абрамова и Чистякова в публицистике, помнится, кое у кого вызывало недоумение. Дескать, два таких разных человека… Но Абрамов и Чистяков, работая в соавторстве, неплохо, мне кажется, дополняли один другого. Связывало их много общего (оба вышли из деревни, с детства познали труд на земле, юность обоих пала на войну, да и послевоенная их жизнь была во многом схожей), а вот разнились они в публицистике прежде всего тем (опять же на мой взгляд), что, если Антонин Чистяков, выражаясь термином военным, мыслил тактически, то Федор Абрамов — стратегически. Поднимая в первом своем очерке проблему живой и мертвой пашни на Новгородчине, писатели отталкивались от Дарьиного бугра у деревушки Жуково, что в полукилометре от Кончанского-Суворова. Если сказать, что Жуково — родина матери Чистякова, в Жуково прошло его детство, в этой деревне жил он каждое лето до последнего своего дня, то станет понятным детальное знание им тех двух гектаров пашни, которые на его глазах из пашни живой превратились в пашню мертвую.

«По словам старожилов, пуще всего берегли здесь пашню от воды и ветра. Чтобы в засуху не сдуло в болото легкие крупицы земли с семенами, посев прикатывали деревянными вальками. А чтобы он не вымок, свежий посев бороздовали: по стоку воды пропахивали более глубокие борозды. После обильного таяния снега или сильного ливня все питательные вещества отфильтровывались, избыток воды — уже совершенно чистой — не застаивался на ниве, быстро уходил по глубоким бороздам в болото. Благодаря этой древней микромелиорации удобрения оставались под корешками всходов, не вымывались и не утекали в трясины, поле быстро высыхало и дышало во все свои легкие…

Когда-то пашня на Дарьином бугре была намного выше и не было на его хребте каменного гребня, разделяющего ныне запущенную пашню с действующей, не было по бокам полосы обрывов. Можно подумать, что здесь поработал древний ледник. Нет, потрудились здесь не ледяные скандинавские бивни, а местные трактористы. Пахали все в свал да в свал, вот и спустили вниз к болоту верхний, унавоженный веками пласт. Не случайно на межевых трехметровых кручах трава в два раза выше, чем под ними, на заливном приболотном лугу. Сама же пашня исхудала, остатние ее хлебородные комочки просели в подпочвенный мертвяк, и жизнь в них едва теплилась. Теплилась, пока не прикатил сюда пахарь из соседнего села и не пришпорил все 75 лошадиных сил. Тяжелые плуги глубоко врезались в талую плоть зяби и вывернули пашню наизнанку. Родящий слой был похоронен под пластами чистейшей бледно-розовой глины, поднятой со дна, погребен под гравием и увесистым булыжником исподней породы. Семена были брошены на гибель. Затвердела земля под солнцем, стала глуха и неприступна, как кирпичная стена…»

Антонин Чистяков хорошо знал детали проблем, которые поднимали они с Абрамовым в своих очерках. Федор Абрамов, суммируя и обобщая эти детали, четко формулировал саму проблему, поднимая ее от масштаба Дарьиного бугра до масштаба Российского Нечерноземья.

Особенно наглядно метод их работы можно проследить на очерке «От этих весей Русь пошла…». Помнится, увидели мы на прилавке киоска в Валдае буклет «По Валдаю». На одной открытке изображено было село Яжелбицы — многоэтажные здания на живописном склоне зеленого холма. Мы едем в Яжелбицы. Позднее Абрамов и Чистяков напишут:

«Село это — древнее. Славилось оно красотой, а природа еще краше. Зеленые ступени буйного разнолесья и анфилады высоких цветущих луговин, поднимающихся к небу, вдохновляли и живописцев, и музыкантов, и поэтов. А в последние два десятилетия над всем этим природным великолепием вырос, перечеркнув пейзаж, серый каменный нарыв пятиэтажных жилых коробок. Поставленные в один ряд, они уродуют весь этот вид «русской Швейцарии», как справедливо величают туристы валдайский край, бывшую Деревскую пятину новгородской земли. Дома эти даже близнецами назвать нельзя: мать близнецов различает, а эти корпуса сам их родитель, Сельстрой, друг от друга не отличит. И это уродство называют «перспективным» сельским центром, удостоенным, как шедевр, цветной открытки в буклете „По Валдаю“».