Сергей Львов - Спасите наши души

— Ну что мы все про письмо и про письмо? — весело сказала Ася. — Теперь можем обо всем поговорить. Хорошо, что встретились. Ехала и думала: как я его там опять найду? А ты сам оттуда уехал. Что будем делать?

Павел ответил не сразу. Ася ни о чем его не спра­шивает, ничего не требует. Вовсе не обязательно все решать сразу. У него впереди несколько часов, у нее тоже. Можно походить по городу. Это ничего, что так рано, это даже хорошо, что так рано: можно условиться, когда они встретятся снова; еще будет время поговорить о трудном и серьезном.

— Я спросила: что мы будем делать? — повто­рила Ася. — Ты о чем думаешь?

— Я должен вернуться, — Павел вздыхает и трудно договаривает, — туда.

— Куда? — спрашивает Ася.

На внезапно побледневшем лице ее глаза, всегда зеленые, кажутся почти черными от гнева.

— Зачем же, зачем ты приехал? — говорит она. — А я-то думала... — Она не договаривает: ей трудно говорить. — Ну, чего ты улыбаешься? — с отчаяни­ем спрашивает она.

— Я рад, — говорит Павел, — что ты так... — И он тоже не договаривает. — Только ты не поняла. Сей­час я тебе объясню...

— Волнуешься? — добродушно и благожелатель­но спросил Добровольский и скользнул по Павлу своими светлыми внимательными глазками. В классе еще никого, кроме них, не было.

— Очень, — ответил Павел. — Как ты думаешь, народу соберется много?

— Честолюбие заговорило? Много, немного, но, как говорят в миру, кворум набежит. Ужасная духо­тища! — пожаловался Добровольский, а потом не­брежно спросил: — Конспектик свой не покажешь?

Павел, сгибая и разгибая свою клеенчатую тет­радь, отрицательно покачал головой:

— Стоит ли? Конспект беглый, почерк скверный. Сейчас услышишь...

— Нет у тебя все-таки ко мне доверия, — огор­чился Добровольский, — а ведь твой поход в город, да еще с ночевкой, не кто-нибудь — я замял. Большой шум затевался.

Павел выдвинул ящик стола и положил в него свою тетрадь, потом достал ее снова, нервно пере­листал и снова бросил в ящик.

Приоткрылась дверь, и дежурный сказал:

— Милованов! Отец Феодор зовет.

— Чего это ты ему понадобился? — встревожил­ся Добровольский и тут же сказал успокоитель­но: — Услышишь сейчас напутственное слово, на­верное.

Павел заторопился к выходу. Когда он вернулся в класс, за столами уже сидели одноклассники и не­сколько приглашенных из других классов. Препода­вателей еще не было. Добровольский не заметил, как вошел Павел. Выдвинув ящик стола, он перелисты­вал его клеенчатую тетрадь.

— Ты что делаешь? — шепотом спросил Павел: гнев сдавил ему горло.

Добровольский поднял голову и улыбнулся, при­держивая тетрадь:

— Чего ты? Все тайное становится явным...

— Отдай тетрадь, — негромко, так, чтобы не привлекать внимания остальных, сказал Павел и рванулся к тетради.

Добровольский оттолкнул его руку:

— Интересную проповедь пишешь, как я погля­жу, очень интересную!

Павел потянул тетрадь к себе.

— Шпионишь, гадина! — все еще не очень гром­ко сказал он.

Добровольский ответил так, чтобы его услыша­ли все:

— Благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по правой ще­ке подставь левую. — Он встал, поднял тетрадь вы­соко над головой, так, чтобы Павел не мог ее вы­хватить, и закончил елейно: — И от взявшего твое не требуй назад.

— Не балагань! — резко сказал Павел. — Отдай тетрадь.

Но тут на Павла неожиданно накинулся Мишень­ка Доронин.

— Он тебе божье слово, а ты ему — не бала­гань?! — истерически крикнул он.

— Не лезь, святоша, сами разберемся! — сказал Добровольский...

Открылась дверь. В класс вошли преподаватели, предводительствуемые отцом Феодором. Семинари­сты, привлеченные нарастающей ссорой, не сразу их заметили.

— Милованов, староста, что происходит в вашем классе? — гневно сверкнув глазами, спросил отец Феодор. Павел промолчал. Он решил сделать все, чтобы столкновение с Добровольским не помешало ему сказать того, что он собирался. Добровольский тоже, видимо, не хотел публичных выяснений. Он тихо положил тетрадь Павла на стол.

Дежурный начал было читать молитву, но Ми­шенька Доронин вдруг радостно объявил:

— Я скажу! Я скажу! Милованов на Доброволь­ского с бранью накинулся.

Отец Феодор удивился:

— На лучшего друга своего?.. И в такой день! Откуда в вас сия мирская злоба, Милованов?

Здоров дернул Доронина за рукав:

— Сядь! И молчи!

Но Доронин не унимался: