Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем

Придя в свой кабинет, Иван Степанович перечитал тезисы защитительной речи, приготовленной им с утра, опять задумался, выискивая наилучший план действий.

После больших раздумий решил написать два варианта выступления: одно совсем короткое — признать все ошибки и только, чистосердечие, покорность смягчат удар; второе — последнее, на случай угрожающего положения, чтоб уж бить главным козырем.

Бюро, как всегда, проходило в малом зале заседаний обкома партии. Здесь — два ряда столиков, поставленных «ромбом», так что уголки столов плотно примыкали друг к другу, а все стулья, приставленные к этим столикам, были обращены к длинному накрытому зеленым сукном столу. Справа от него стояла невысокая, полукруглая трибуна.

В этом зале принимались важные постановления, здесь решались судьбы людей.

После перерыва члены бюро расселись за зеленым столом. Щавелев и Ряшков, неслышно ступая по ковровой дорожке, прошагали на передние места.

Богунцов посмотрел в зал, ожидая, когда усядутся приглашенные, стихнет шум. У секретаря обкома, как всегда, аккуратно подстрижены столбики усов, тугим узлом завязан темно-синий галстук с широкой стального цвета полосой посередине. Карие глаза немножко грустные.

Тяжело ему. Предстоит обсудить два персональных дела. Секретарь за всех в ответе, а за этих — в особенности. И обидно и стыдно. Просмотрел.

Вот все затихли, смотрят на «первого» да на членов бюро: «Сейчас начнут… Что-то решат?..»

Богунцов пошептался с одним членом бюро, с другим. Стучит по звонку, хотя в зале ни звука — это он по привычке или по рассеянности. Позвонил и кивнул работнику орготдела:

— Ну, докладывайте.

Когда суть дела была изложена и Богунцов попросил выступать, в зале наступила напряженная тишина. Переглядывались, высказываться не спешили: надо подумать, послушать Других.

Щавелев отвалился на спинку стула. Квадратные стекла пенсне тревожно поблескивали.

Спиной к нему, за противоположным столиком сидел Ряшков. Он достал блокнот и авторучку, приготовился писать. Но пока никто не выступал, и потому он поставил локти на стол, сцепив пальцы в один кулак, посматривал то на членов бюро, то на приглашенных. В его взгляде читалась растерянность, нетерпение и мольба.

Грибанов выступил одним из первых.

— В заявлении на имя секретаря обкома, — начал он, — мои замечания изложены. Здесь не стоит их повторять. Могу только добавить. Настоящий руководитель должен уметь выслушивать подчиненного и учитывать его предложения, если они полезны. Ряшков этого не делает. Потому его и не любят в редакции. Он не изучает жизнь, а наблюдает ее из своего кабинета да из автомобиля.

На трибуну вышел Юрмаков. Его черные, с монгольским разрезом глаза пробежали по залу, на мгновение остановились на секретаре обкома:

— С предложением о Щавелеве — согласен. Ему придется сдать дела. Иначе он… — Даже Юрмаков, всегда уравновешенный, сегодня нервничал и потому чаще обычного повторял свое слово «однахо».

— А редактора, однахо, снимать не следует, — продолжал Юрмаков. — Молодой, его можно перековать. Выбить из него трусость надо. Чего трусишь? Коммунист ведь. — Ряшков поднял голову. — Да, да, я тебе говорю. Сам вопросы решай, руководи. Зачем жить по древнему обычаю: по земле ходи, а на бога поглядывай.

Шмагин слушал его и поддакивал: «Правильно говорит, очень верно. Но… Но как же получается? Этот — правильно, Грибанов — тоже… Как же быть? Выступать надо, а тут мысли раздвоились…».

— «А секретарь парторганизации редакции говорить будет?.. — услышал он голос Богунцова и, вздрогнув, поднял голову.

— Да, да, скажу. — Переступил с ноги на ногу, развернул блокнот. — Вот тут… Тут правильно говорили. Конечно, у Ряшкова не все качества отрицательные, и тут прав товарищ Юрмаков. Снять легко, труднее вырастить. Но руководил коллективом, редакцией он неважно. И тут, видите ли…

— Вы смелее, смелее, — подбодрил Шмагина секретарь обкома.

— Я думаю, что наше собрание вынесло правильное решение. Не оправдал Ряшков высокого доверия обкома партии — потерял моральное право…

Богунцов, как обычно, выступил последним. Говорил сегодня сердито, громко, с паузами. В зале — не шелохнулись.

— Товарищи! Нам на командных постах нужны не оловянные солдатики, а руководители — творцы, революционеры! Конечно, такие люди не родятся, их надо воспитывать, закалять, но, дорогой товарищ Юрмаков, у Ряшкова нет данных, это человек не той натуры. При выдвижении его была допущена грубая ошибка, нас вот кто подвел, — он сделал паузу, посмотрел на Щавелева. — Поверили ему. Теперь эту ошибку исправить надо. Мы виноваты в том, что и Щавелева не контролировали. Положились на одного работника, газету отдали ему на откуп. Все решал один он, а не все мы, члены бюро. Вот и результат.