Лев Кассиль - Том 3. Линия связи. Улица младшего сына

И при такой опасности высовывается из двери вагонной Дашутка наша, кубарем скатывается вниз и бежит по шпалам прямо к броневику. Пули вокруг нее чиркают об рельсы, щелкают, того и гляди, зацепят.

– Дашка, дура, ложись сейчас же! Куда полезла?..

А она подбегает прямехонько к броневику. Оттуда из люка командир показался.

– Дядя, – кричит Даша, – дяденька, зацепляйте нас скорее, везите! А то мы сейчас пропадем совсем.

Я тоже на карачках подобрался туда. Встать боюсь – очень уж много надо мной этих свинцовых пчел летает. Стою на четвереньках, вернее будет сказать, на трех точках: правую-то руку к шапке приложил, честь честью, все-таки ведь с командиром говорю.

– Товарищ дорогой, разреши обратиться?.. Сделай милость, подсоби. Правительственный груз везу, чрезвычайного назначения, от самого народного комиссара. Вызволяйте! Хоть девчонку примите!

– Погоди! Что за груз такой? Быстро!

– Да, – говорю, – извиняюсь, книжки везем. Очень интересные.

– Хватит! Ясно. Вас и требуется нам. Меня командир с разъезда за вами отрядил. Живо прыгай в вагон к арифметикам своим, – приказывает командир. – Это чья девчонка? Твоя! Что ж она у тебя без надзора под пулями бегает? Ну, быстро!

Выскакивают из бронемашины двое, скидывают с пути обломки. Броневик подают к моему вагону. Орудие в башне туда-сюда дуло водит, палит, аккуратненько немцам порции выдает. А тем временем бойцы толстой цепью прикручивают мой вагон к своему крюку.

– Живо давай, быстро! – приказывает командир, а голос у него громче пушки. – Поворачивайся, Ткаченко, не возись!

А я кричу из-под вагона:

– Клоков! Алеша! Давай сюда скорее. Отправляемся!

Не отвечает Клоков.

Побежал я, пригибаясь, к тому месту, где Алеша за насыпью отстреливался. Подбежал туда да и сам повалился на землю. Лежит мой Алексей, головой уткнулся в рельс, а с рельса на шпалу кровь сочится…

– Алеша, Алеша! – кричу. – Ты что, Алеша? Это я, слышишь? Гурыч это.

Командир из бронемашины зовет:

– Эй, кондуктор, как тебя там… Долго ты будешь? Я тебя ждать не собираюсь.

Я кричу:

– Товарищ командир! Помощника моего ранило, напарника… Подсобите, – прошу.

Подскочили два бойца, взяли Алешу на руки, а я ему голову пробитую поддерживаю. Подняли мы его в наш вагон, влезли и сами с Дашуткой. Загремела машина, тронулась, посыпались у нас учебники в вагоне, и пошел наш во всем мире невиданный поезд со станции. Впереди броневик, а за ним наш вагон.

Много я в своей жизни поездил, всю Россию проколесил, а таким манером еще сроду не ездил. Не приходилось. Гремит впереди бронемашина, несемся мы за ней. Прыгает вагон на стыках, шатает его из стороны в сторону, вот-вот с откоса вниз грохнется…

Но мне не до того. Я с Алешей бьюсь. Мне бойцы свой индивидуальный пакет дали, с марлей там, с ватой. Дашутка мне подсобляет, а у самой зубы стучат, хоть она их стиснуть старается и все норовит отвернуться, чтобы на кровь Алешину не глядеть.

– Ты уж подержись, Дашенька, – говорю, – не обмирай. Раз попали мы с тобой на войну, так тут «агу – не могу» позабудь. Не маленькая.

– Жалко мне очень, – говорит. – Вдруг если опасно!.. А? Дядя Гурыч?..

Забинтовали мы Алеше голову, как умели. Я ему подложил книжки, чтобы повыше было, тулуп подстелил. Молчит Алеша. Только, когда тряхнет вагон на стыке, стонет тихонечко. И как это его угораздило под пулю попасть, вот ведь горе какое!

– Клоков! Алешка!.. – говорю ему я в самое ухо, – Довольно тебе, очухивайся. Это я, Гурыч. Ну как, легче тебе?

Открыл он глаза, посмотрел на меня и легонько губами двинул.

– Гурыч… Когда доедешь… скажи ребятам, как мы им везли…

– Да брось ты, Клоков! Мы с тобой, Алеша, вместе еще обучаться станем.

Не помню, чего уж я ему тогда говорил такое, но сам-то я вижу, что дело плохо. Совсем никуда дело. Не доехать Алексею. Тень уж ему на лицо заходит.

– Клоков, – говорю, – ты подержись, милый! Как же я без тебя-то, один? Ты это пойми. Быть этого не может. Ты слушай, Алеша… А, Алеша?

Захолодела его рука в моей. Приложился я ухом к груди, послушал сердце, шапку снял. Только колеса под полом стучат и отдаются в тихой груди Алешиной. Конец. Отмаялся. А Даша взглянула на меня и поняла все сразу. Отошла в дальний угол вагона, села там комочком, подхватила руками коленки и, слышу я, шепчет:

– Хороший был, всех лучше. Это он меня первый пустил.