Константин Паустовский - Том 6. Пьесы, очерки, статьи

Все дамы склоняются перед Марией Николаевной в глубоком реверансе. Мужчины кланяются.

Мария Николаевна (оглядывается и подзывает Соллогуба). Кто этот веселый офицер? (Едва заметно показывает веером на Лермонтова.)

Соллогуб. Это Лермонтов, ваше высочество.

Мария Николаевна. Вот он каков! Должно быть, у него вся сила поэзии в плечах. Какие мощные плечи и какой требовательный взгляд. (Она почти вызывающе, в упор смотрит, на Лермонтова.) Он некрасив, но притягателен.

Соллогуб. Тончайший поэт, ваше высочество.

Мария Николаевна. Да. Как жаль, что нынче поэты чураются двора. А что иное, как не двор, могло бы придать полный блеск их поэзии. Времена менестрелей прошли.

Соллогуб. Как знать, ваше высочество…

Мария Николаевна. Я бы хотела видеть Лермонтова у себя.

Соллогуб. Лишний алмаз в ожерелье вашего высочества только усилит его сияние.

Мария Николаевна (улыбается). Как вы любите выспренно выражаться. (Проходит в театр мимо Мусиной-Пушкиной, на мгновение останавливается и здоровается с ней.) Я слышала, что вы ухаживаете за бедными девушками в тифозном госпитале?

Мусина-Пушкина (делая реверанс). Да, ваше высочество.

Мария Николаевна (зло). Это похвально. Но берегите себя. Ваша прелестная жизнь нужна не только вашему супругу и родным, она еще дает пищу для развития поэзии. (Кланяется и проходит в театр.)

Мусина-Пушкина (тихо). Какая дерзость!

Первая дама (насмешливо). Это очень мило со стороны ее высочества оказать вам такое внимание…

Все, кроме Лермонтова и Мусиной-Пушкиной, входят в театр. Звуки настраиваемого оркестра усиливаются. Мусина-Пушкина молча, отвернувшись, протягивает Лермонтову руку.

Лермонтов. Простите меня. Я часто не был в силах скрывать свое отношение к вам и дал повод для этих грубостей.

Мусина-Пушкина. Пустое, Лермонтов.

Лермонтов. Чем больше я встречаюсь с вами, тем тяжелее у меня на сердце. Вашу молодость и чистоту уже пятнают клеветой. Свет ненавидит любовь.

Мусина-Пушкина. Нам, кажется, придется не видеться друг с другом.

Лермонтов (молчит, потом холодно кланяется). Как вам будет угодно.

Мусина-Пушкина (у нее на глазах слезы). Вы сердитесь, Лермонтов?

Лермонтов. О нет. Но, очевидно, любовь слишком тяжелая ноша для таких слабых плеч, как ваши. Ну что ж! Должно быть, мир устроен так, что истинная любовь существует только в воображении поэтов.

Мусина-Пушкина. Это жестоко, Лермонтов.

Из театра доносится увертюра.

Лермонтов. Ежели бы вы знали, какою сердечностью были полны мои мысли о вас, вы бы не укоряли меня в жестокости.

Мусина-Пушкина. Как вы сказали, Лермонтов? Были? (Прижимает к глазам кружевной платок.) Ваши мысли были полны…

Лермонтов не успевает ответить. Входит Жерве. Он бледен, взволнован. Его шинель в пыли.

Жерве (быстро кланяется Мусиной-Пушкиной и говорит задыхаясь). Мишель, я тебя ищу весь день по городу.

Лермонтов. А что? Что случилось, Жерве?

Жерве. Дурные вести с Кавказа, Мишель.

Лермонтов. Говори!

Жерве. Получено известие… Саша Одоевский… (Запинается.)

Лермонтов (кричит). Ну?!

Жерве. Саша Одоевский умер от горячки… Где-то в дырявой палатке, в походе…

Лермонтов (хватает Жерве за плечи, трясет его и кричит). Убили Сашу! Откуда ты узнал?

Жерве. Он умер, Мишель.

Лермонтов. Нет, его убили! (Оборачивается и видит плачущую Мусину-Пушкину). Плачьте! Он стоит многих слез. (Поворачивается и, сгорбившись, идет в темную глубину сада.)

Жерве пытается его остановить, берет за руку.

(Вырывается.) Оставь меня, Жерве! (Уходит.)

Мусина-Пушкина (сквозь слезы). Как жестоко!

Жерве. Да! Его судьба была жестокой.

Мусина-Пушкина (не слышит Жерве). Неужто он прав, что это слишком тяжелая ноша для моих плеч? Нет. Нет. (Жерве.) Куда ушел Михаил Юрьевич? Верните его.

Жерве (зовет). Лермонтов! Мишель!

Никто не отзывается.

Я думаю, что будет лучше, если он сейчас побудет один.

Мусина-Пушкина. Будьте добры, найдите мой экипаж.