Илья Маркин - Впереди — Днепр!

С этого момента Манштейном властно овладела идея ничейного окончания войны. Весь свой огромный военный опыт, всю непреклонность, твердость и беспощадность своего характера вложил он в претворение этой идеи в жизнь.

«Конечно, наиболее решительное поражение можно нанести только наступлением, — рассуждал он. — Но для наступления с далеко идущими целями, как мы делали это в прошлом, у нас в сравнении с противником сил недостаточно. Видимо, оборона — теперь наша вынужденная необходимость. Если Советы намерены изгнать нас из своей страны и ворваться в Германию, то пусть они сами несут всю тяжесть потерь в наступлении, в котором они должны истечь кровью. Но будут ли русские наступать этой весной? Не решат ли они подождать, усилить свои группировки и посмотреть, когда их союзники действительно откроют не мифически-пресловутый, вроде Северной Африки, а настоящий второй фронт? Русские вполне могут применить тактику выжидания, а чтобы сохранить свой престиж и сковать немецкие войска на востоке осуществить ряд ударов небольшими силами. В конечном итоге это может привести Германию к войне на два фронта. А это гибель Германии. Вот поэтому мы и не можем применить чистую оборону, нечто вроде позиционной войны. Да и для создания прочной обороны на востоке, от Черного моря до Ледовитого океана, у нас просто дивизий не хватит. Тридцать две дивизии моей группы армий держат фронт в семьсот шестьдесят километров. Двадцать четыре километра на дивизию! Разве такой обороной можно отразить мощный удар русских. Если мы перейдем к обороне, то соотношение сил даст возможность русским создавать превосходство на выгодных для них участках, окружать нас или заставлять отступать.

Нет! Оборона не приемлема! Наоборот, мы должны, в общем обороняясь, нанести русским мощные удары на остальных участках, которые привели бы их к значительным потерям и в конечном итоге создали условия для ничейного исхода войны. Русские едва ли будут ждать открытия второго фронта. Им, как воздух, нужен Донбасс, они будут наступать, обязательно будут, и, всего вероятнее, как только закончится весенняя распутица. Их главные удары несомненно будут нанесены в Донбассе, в районе Харькова. Мы должны выждать наступления русских, измотать их, завлечь в ловушку, а затем нанести сокрушительный ответный удар и смять все их войска. Только ни в коем случае не допускать втягивания наших войск в затяжные истребительные бои. Как только русские перейдут в наступление, нужно сдерживать их малыми силами, наносить поражения авиацией и артиллерией, а главные силы отвести к Днепру. К этому времени все танковые дивизии сосредоточить в районе Сум. Русские непременно ринутся к Днепру и попадут в ловушку. А мы из Сум огромной массой танков ударим им во фланг и тыл, захлопнем ловушку, и это будет началом ничейного конца войны».

В конце февраля 1943 года Манштейн разработал подробный план заманивания советских войск в ловушку между Харьковом и Днепром с последующим нанесением им сокрушительного ответного удара и представил его на рассмотрение Гитлера.

Павел Круглов долго не мог понять, что произошло в то утро, когда он, раздавленный болезнью и истощением, уже совсем отрешаясь от жизни, один остался в бараке военнопленных, ожидая, когда схватят его за ноги и поволокут к тем ямам за проволокой, где добивали обессилевших. Вначале гнетущую тишину барака взорвало несколько гулких выстрелов, потом совсем недалеко затрещали автоматные очереди, и сразу же по всему лагерю загомонило множество голосов. Чему-то радуясь и крича, в барак вбежали пленные с палками, топорами, а некоторые с винтовками и автоматами.

— Кто с оружием — к воротам! — перекрывая шум, разносился властный и торжествующий голос Васильцова. — Безоружным забрать больных и в лес!

Несколько рук подхватили Круглова, положили на что-то мягкое, и он плавно закачался, теряя сознание. В моменты просветления он слышал не то автоматные, не то пулеметные очереди, чувствовал обжигающий холод и опять погружался в пучину забытья.

Первым, что реально осознал Круглов, было нежное, ласковое тепло, наплывавшее на него со всех сторон. Открыв глаза, он увидел накат сосновых бревен вверху, такие же бревна по сторонам и узкое оконце, откуда лился золотистый поток веселого света. От нахлынувшей радости Круглов приподнялся и тут же упал. По всему телу вновь разлилась боль, но уже не прежняя — тупая, все разламывающая, а боль острая, перехватившая дыхание, но тут же ослабшая, словно вспыхнувший и погасший огонь.