Карен Шахназаров - Курьер

Бедная старуха вздрогнула и открыла было рот, но так ничего и не сказала.

– Вон! – закричал профессор. – Вон!

– Сеня, Сеня! – бросилась к нему Мария Викторовна. – Успокойся!

– Безобразие! – наконец-то выговорила Агнесса Ивановна.

– Зачем вы так, Иван?! – сказала Мария Викторовна, пытаясь удержать мужа.

– А что вы сами к нему пристали? – вступилась за меня Катя.

– Во-он!

– Безобразие!

Тут началось подлинное безобразие. Профессор схватил меня за шиворот и стал выталкивать в прихожую. Я сопротивлялся, как мог, вцепившись в косяк дверей, но он, конечно, был здоровее, да еще эта Агнесса Ивановна все щипала меня за пальцы. Кончилось тем, что меня вышвырнули в прихожую, а оттуда я вылетел на лестничную клетку. За мной последовала моя куртка, и дверь захлопнулась. Я стал одеваться, прислушиваясь к крикам в квартире. Вдруг дверь опять открылась, но я уже сиганул по лестнице вниз, опасаясь кулачной расправы. Катин голос остановил меня.

– Вань, постой! – кричала она.

Я замер на первом этаже, готовый спасаться бегством в случае подвоха. Появилась Катя. Она была растрепана, но глаза ее сияли. В руках она держала белый пакет.

– Вот здорово! – сказала Катя.

– Ничего хорошего не вижу, – сказал я. – Еще на работу сообщит…

– Не сообщит. Вот тебе рукопись. – Она протянула мне пакет. Я взял его, проверил содержимое и кивнул. – Куда ты сейчас? – спросила Катя.

– В редакцию.

– Знаешь что, дай мне свой телефон. Я позвоню тебе вечерком – расскажу, как и что.

Я пожал плечами, как будто мне было все равно, и продиктовал номер.

– Ну, я побежала, – проговорила Катя. – Ой, что там делается! Потрясающе! – Она поднялась на несколько ступенек и обернулась ко мне. – А ты смешной, – сказала она. – Ты мне нравишься.

Мамы дома не было. На столе я нашел записку: «Ваня, я на родительском собрании. На плите – котлеты. Разогрей. Целую. Мама». Я пошел на кухню, посмотрел на котлеты, но есть не стал и вернулся в комнату. Зазвонил телефон.

– Позовите, пожалуйста, Ивана.

По голосу я узнал Катю.

– Это я, Катя. Привет.

– Привет.

– Ну, как дела?

– Все нормально.

– Чего там отец твой?

– Да ничего, в порядке. Покричал, конечно, немного, а потом успокоился. Мама сказала, что ты оригинал.

– Серьезно?

– Да, ты, как ни странно, ей очень понравился. Так что ты не волнуйся, на работу тебе отец не будет звонить.

– А чего мне волноваться? Я лицо не ответственное.

– Ага, ты скорее лицо безответственное, – засмеялась Катя. – Но все равно не хотелось, чтобы у тебя были неприятности.

– Спасибо. Ты что завтра делаешь? – спросил я.

– Утром учусь, а вечером ничего вроде.

– Может, встретимся, сходим куда-нибудь?

– Давай. Во сколько?

– На Маяковской, у памятника. Подгребай часикам к семи. Устроит?

– Устроит.

Я повесил трубку. На улице уже совсем стемнело. Далекие и близкие огни заполнили черный проем окна. «Что-то матери долго нет», – подумал я. В голове опять заварилась какая-то каша. Вдруг стало грустно. Захотелось что-нибудь немедленно предпринять. Я достал из шкафа свой лучший костюм, сшитый по случаю выпускного вечера, и белую рубашку. Одевшись, включил магнитофон и подошел к зеркалу. Левую руку я поднес ко рту, как будто в ней был микрофон, правой, поддерживал воображаемый шнур. Поймав ритм мелодии, я стал покачиваться, беззвучно раскрывая рот. Стены комнаты расползлись, пол провалился куда-то, и, выброшенный на сцену огромного концертного зала, я под рев многотысячных зрителей исполнил самую популярную песенку года. Исполнил под восторженный свист покоренного зала, чувствуя, как тысячи глаз размылись слезами безумного обожания. И я, заключенный в перекрестке софитов, торжествовал победу над этой исступленной вакханалией…

Звонок в дверь прозвучал, будто выстрел в спину. Словно застигнутый на месте преступления, я бросился к магнитофону, выключил его, и тишина обрушилась на голову, как поток холодной воды. Взволнованный, я открыл дверь и увидел соседа Никифорова с ребенком на руках, которого, судя по всему, только разбудили; он тер глаза ручонками, довольно бессмысленно озираясь по сторонам.

– Здрасте, – сказал я.

– Посмотри на ребенка, – сурово потребовал Никифоров.

– А в чем дело? – полюбопытствовал я, внимательно осмотрев малыша.

– Ничего не замечаешь? – спросил Никифоров. Я вторично осмотрел дитя и, не найдя никаких особенных изъянов, покачал головой.

– Да вроде все в порядке.