Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

Павел Никифорович засмеялся:

— Володя, ты умница… Только все это будет потом. После меня. А сейчас заботы другие. Жилье надо форсировать. Работы по проекту. Мы должны выдать заказ институту. А я не хочу ошибаться, Володька. Да ты меня понимаешь, чертов сын. Мне нужен карьер.

Рокотов молчал. Вот сейчас надо сказать старику все. А как? Как ему объяснить, что не будет сноса сел… Не должно быть. Если б он понял!

— Сегодня, Павел Никифорович, — каким-то чужим голосом начал Рокотов, — я получил задание первого секретаря обкома партии подготовить все соображения по Кореневскому варианту. Срок — один месяц. Дело сложное, без вас я не могу сделать ничего.

Дорошин начал медленно багроветь. Задрожали руки и тоже покрылись красными пятнами. На лбу вздулись жилы. Пальцы вцепились в подлокотники кресла.

— Вот с чем ты ко мне… — каким-то сиплым голосом сказал он, — Издеваться? Ты, мальчишка, которого я из дерьма выволок… Ты теперь мне диктуешь… Ты рано пришел диктовать Дорошину. Рано!

Лицо его менялось на глазах. Краска, едва успев залить щеки и лоб, начала отступать. Глаза Дорошина заслезились. Руки вздрагивали.

Владимир кинулся к нему со стаканом воды, но Дорошин резко оттолкнул его, отчего вода плеснулась на ковер, а стакан Рокотов едва удержал. Он крикнул Ольгу Васильевну: та прибежала и стала поднимать за плечи тяжелое тело мужа, как-то сразу осевшее в глубоком кресле. Дорошин бесшумно открывал рот, пытался что-то сказать, но получалось глухое грозное мычание, и только глаза его смотрели на Рокотова яростно, будто во всем мире для Дорошина был только один человек, которому он предназначал все свои проклятия, и этот человек стоял сейчас перед ним, и достать его руками было невозможно. Ольга Васильевна испуганно пыталась поддержать его за плечо, но ей это не удавалось, и она негромко вскрикивала: «Володя, да что же это? Что это, Володя?» А Рокотов стоял рядом и никак не мог понять, что ему делать: то ли помогать Ольге Васильевне, то ли звонить в «Скорую»? Наконец он взял себя в руки, кинулся к телефону и набрал нужный номер. «Скорая» откликнулась мирным уютным голосом дежурной медсестры, он знал ее, эта женщина проработала в городе много лет и была депутатом городского Совета, и жила она по соседству с Рокотовым, дома через два, и часто встречалась ему на улице. Но от того, что она спокойно спросила у него: «Я вас слушаю… В чем дело?», от этого мирного, но нестандартного ответа душу его вдруг захлестнул гнев — и он крикнул: «Прекратите болтовню! Немедленно на квартиру Дорошина… Самого лучшего врача… Вы слышите, самого лучшего!» И бросил трубку так, что в телефоне что-то жалобно звякнуло.

Больница была недалеко, и уже через несколько минут за окном завизжали тормоза двух машин и в дом торопливо прошел сам Косолапов— местное медицинское светило, худой длинноголовый мужчина в вечно коротком халате, с хмурым рябоватым лицом. Он приходил как-то на прием к Рокотову по поводу комплекта рентгеновской аппаратуры, которая нужна больнице и которую вот уже третий год зажимает какой-то Рябов из облздравотдела; на этого самого Рябова совершенно ист никакой управы, он распределяет дефицитную аппаратуру по собственному наитию, а не по действительным нуждам, и поэтому он, Косолапов, хоть он всего лишь навсего заведующий терапевтическим отделением больницы, а не главный врач, однако именно он решил прийти на прием и попросить у товарища Рокотова, как у первого секретаря, вмешательства в этот совершеннейший произвол. И Рокотов тут же звонил заведующему облздравотделом, и тот пообещал разобраться с этим делом. А потом, через неделю, ему вдруг сообщили, что с ним хочет говорить Косолапов, и в трубке раздался хриплый голос врача, и он пробубнил о том, что благодарит от имени пациентов больницы за присланную аппаратуру, и еще добавил, что звонит не потому, что хочет сказать комплимент начальству, а потому, что сделано доброе дело и он констатирует это, а что касается вышеупомянутого начальства, то его глубочайшее убеждение в том, что люди подразделяются на здоровых и больных и что с первыми он счастлив, так как не имеет контакта, а вот что касается больных, то его лично не интересует, какие они посты занимают. И, не дослушав ответной реплики Рокотова, положил трубку. Помнится, этот разговор настолько насмешил Владимира, что он поинтересовался у сидевшего в тот самый момент у него в кабинете Михайлова на предмет краткой характеристики Косолапова. И тот сказал, что человек этот слывет в городе, мягко выражаясь, странным, но специалист отменный, особенно по делам, связанным с заболеваниями сердца. Даже из других районов к нему, бывает, приезжают за консультацией. А Рокотов сразу же спросил, а не заменить ли Косолаповым нынешнего главного врача больницы, человека слабохарактерного, не имеющего на многие вещи своего собственного взгляда и находящегося, по всеобщему мнению, под влиянием своего заместителя по хозяйственным вопросам, бывшего военного. А Михайлов ответил, что этого, на его взгляд, делать нельзя, потому что Косолапов ведет неправильный образ жизни, оставил семью с двумя взрослыми дочерьми и сожительствует со своей собственной медсестрой, которая тоже бросила мужа, правда, пьяницу, но это не имеет значения, потому что ей уже давно за пятьдесят и в этом возрасте уже пора угомониться. А потом разговор о Косолапове затих из-за дел более срочных, хотя где-то в подсознании у Рокотова эта фамилия застряла прочно.