Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

— Любопытно, — сказал Дронов. — И что же, как вы оцениваете эту работу?

— Рокотов — божьей милостью инженер… Горняк прирожденный. Себе на смену его готовил. А вот с секретарским постом, на мой взгляд, трудно ему. Не справляется.

— Вот как? Пожалуйста, поясните свою мысль. Это серьезно.

— Пожалуйста… Вот иллюстрации… — Дорошин достал рокотовские бумажки. — В мое отсутствие эти документы получил первый заместитель генерального директора товарищ Крутов от первого секретаря райкома партии товарища Рокотова. Это, на мой взгляд, порочный стиль руководства. Волюнтаризм.

Дронов прочитал бумажки, встал:

— Да… И все же, Павел Никифорович, вы не совсем правы. Владимир Алексеевич — молодой партийный работник. Вы могли бы помочь ему советом и на практике. Вы этого не сделали. Более того, мне известно, что вы всячески противились проведению в жизнь некоторых его предложений, разумность и целесообразность которых вы только что подтвердили. Мы вас ценим, Павел Никифорович, мы знаем, что вы сделали для создания горнорудного района в нашей области, однако некоторые ваши поступки вызывают в областном комитете партии, мягко говоря, недоумение. Вы заявили на совещании работников коммунальных служб района, что райисполком пусть решает что хочет, а хозяин, вы и вам думать. Мне показывали протокол. Как это понимать?

Кто же это сделал? Рокотов? Навряд ли… Не пойдет он на такое. Ай да прокол. Действительно, речь шла об очистных сооружениях города. Девяносто процентов жилья проходит по ведению Дорошина. Его лет пять назад обязали построить очистные сооружения. С тех пор коммунальники все время митингуют на эту тему. А что у них за средства? Кинулись на него с обвинениями на том совещании. А он сказал, что хозяин деньгам он и пусть райисполком что хочет решает по этому поводу. Когда будут свободные силы и деньги, тогда и построит. Если б знал, что этот протокол сюда, в обком, попадет, сам бы позаботился о формулировках… Ведь сказать можно что угодно. Не за слова судят, а за дела. А план он делает с превышением.

Что ж сейчас говорить? Вот и Комолов смотрит с осуждением. Теперь точно министру доложит. Заелся, скажет, Дорошин, губернатором себя мыслит, в обкоме авторитет растерял. Как же работать дальше? А не на пенсию ли его? Пусть огородик и садик свой благоустраивает. Самое милое дело.

— В сердцах сказал, Михаил Николаевич… Виноват. За дело свое болею. Ну, а характер прижимать свой уже поздно. Так, видать, и помру.

— Учтите ошибки свои, товарищ Дорошин. Даже заслуги ваши не дают права вести себя иным образом, чем положено коммунисту и руководителю.

Слова точно железные. Будто обухом по голове досталось. За все твои, Дорошин, старания и дела. За ночи бессонные и мысли о работе. Может, и в самом деле пора уходить? Нет, все стерпит, все, только карьера дождется. Дождется красной ленточки перед тепловозом, первого взрыва, скрежета экскаватора о глыбы руды и первых каменных ударов в железное тело вагона. Тогда все… Тогда можно уходить и подводить итог своей трудной жизни и рассказывать пионерам на их вечерах об атаках в лоб, о сбитых самолетах и думать про себя, что до самого последнего дня в рабочей упряжке он, не выходил из прямого боя, оставив на потом решение вопроса: прав он или не прав. Да, прав, потому что главное— это чтобы шла руда. И пусть при этом страдают отдельные люди, но не страна. Пусть потом предъявляют ему претензии все несправедливо им обиженные, пусть… Когда уйдет, он готов обойти их всех и попросить прощения у каждого, лишь бы не задерживаться на каждом перекрестке теперь, когда так мало времени. И пусть его тогда ругают и критикуют, он будет улыбаться, потому что знает: на другой чаше весов созданный им город, миллионы тонн выданной стране руды, из которой изготовлены тысячи нужных машин. Так что же важнее? Пусть его обвиняют в чем угодно, пусть.

Что-то говорит Комолов, жесты у него выразительные. А Дорошин знает, что самое страшное — это если его отправят на пенсию. Пусть даже с орденом. Тогда уже все.

А может, оставят? Ведь теперь потянуть такую махину может только он, старый боевой конь Дорошин. Он уже обжигался, он знает, как надо ставить дело. А придет другой, скажем, даже такой, как Володька? Он жилы сорвет, а дело не закончит. Потому что надо сделать карьер. Это не дом построить. Это больше, чем построить город. Вот пройдут пятидесятиметровую отметку… Хлынет вода… Надо будет ставить земснаряд… Потом дренаж вводить в строй… Одна ошибка с обводнением — и пиши пропало… Миллионы уйдут на исправление промаха. А миллионы впустую — это конец любому руководителю, как бы ценен он ни был… Придется идти рядовым снова. Таких вещей не прощают. Только он, Дорошин, умеющий взвесить риск и выгоду, только он может выйти без потерь. Он это умеет. И дайте же ему сделать это последнее большое дело.