Иван Падерин - Ожоги сердца

— Я почти физически ощущаю, — говорил Дмитришин, — сколько орудий, пулеметов, автоматов нацелено на наш участок, в мою грудь. Значит, не такая уж она у меня узкая. В ней вместился весь Севастополь, стойкий и непреклонный.

Тогда, 6 июня 1942 года, он не знал, что против осажденного гарнизона Севастополя, насчитывавшего в своем составе чуть более ста шести тысяч изнуренных в боях воинов, шестьсот орудий и минометов с ограниченным количеством снарядов и мин, тридцать восемь танков и пятьдесят три самолета, Манштейн бросил более двухсот тысяч солдат и офицеров, две тысячи сорок пять орудий и минометов, четыреста пятьдесят танков и шестьсот самолетов…

Наконец стало известно, в какой день и в какой час начнется новое наступление гитлеровских войск. Был перехвачен приказ Манштейна: «Начать штурм Севастополя 7 июня в 3 часа 00 минут». Наши артиллеристы упредили противника, они открыли ураганный огонь по исходным позициям гитлеровских войск в 2 часа 55 минут. Всего лишь на пять минут получилось упреждение, больше не могли: истощился бы запас снарядов. Но и эти минуты дорого обошлись гитлеровцам.

Как и в декабре прошлого года, враг рвался к Севастополю через Мекензиевы горы и через район Камары, примыкающий к Сапун-горе. Этот участок находился в полосе обороны 7-й бригады.

В воздухе стоял беспрерывный гул. Кружилась голова. Сотни «юнкерсов» сбрасывали на позиции морской пехоты фугасные и осколочные бомбы. Солнце потонуло в дыму и пыли.

После авиационного и артиллерийского удара по участкам, где, казалось, уже все было стерто с лица земли, бешено застрочили длинными очередями пулеметы, а затем… Затем поднялась пехота врага. Поднялась — и тут же была встречена огнем морских пехотинцев, которые будто ожили из мертвых. Из дымящихся руин, из разбитых траншей в гитлеровцев полетели гранаты.

Вот срезана первая цепь, вторая… Появилась третья, более многочисленная. Ее поддерживает огонь орудий и минометов. Силы неравные, и на отдельных участках противнику удалось ворваться в расположение наших позиций. Первая рота, стоявшая на правом фланге батальона, приняла на себя главный удар. Бойцы этой роты не отступили ни на шаг и все до единого погибли.

— Товарищ генерал, на участок, где стояла первая рота, посылаю разведчиков, — доложил по телефону комбат командиру бригады Жидилову, получившему накануне этих событий звание генерала.

— Скажите разведчикам: я надеюсь на них, — ответил комбриг.

Дмитришин тут же побежал к своим разведчикам и передал приказ генерала. На лицах его товарищей ни тени смятения. Они готовы выполнить любое задание.

В какие-то короткие минуты Дмитришин вспомнил характер и привычки каждого из них и поймал себя на мысли: «Зачем я это делаю? Не уверен, что выйдем живыми из боя? Нет, мы выстоим!»

Под прикрытием железнодорожной насыпи разведчики быстро пробрались к развалинам станционных складов. Здесь было много раненых. Разведчики отдали им свои фляги с водой. По мере приближения к окопам первой роты раненые и убитые встречались все чаще и чаще. Продвигаться было трудно. Справа, вдоль траншеи, хлестал немецкий пулемет. Противник успел занять наш дот и теперь использовал его против нас.

Разведчики залегли за бугром. Дмитришин всматривался в знакомую тропинку, что вела в сторону Верхнего Чоргуна, где притаился враг. Надо выбить пулеметчиков из дота неожиданным ударом с тыла.

Вспыхнула яростная перестрелка. Через несколько минут боя вражеские автоматчики начали отходить. Приподнявшись на локте, Дмитришин окинул взглядом свой взвод: потерь, кажется, нет. Остановил взгляд на Азове и не поверил своим глазам: он стоял на коленях и перевязывал бинтом искалеченную яблоню.

Вдруг как вкопанный замер Капланов: кончились патроны. К нему подскочил разведчик, и они вдвоем бросились на фашиста, чтобы добыть автомат.

Азов, закончив бинтовать яблоню, побежал по ходу сообщения к доту. В руках у него были гранаты. Бросал он их точно и далеко. Гитлеровцы не выдержали, отошли.

Боевые позиции первой роты были восстановлены. Тяжело ранены несколько бойцов. Разведчиков осталось семнадцать человек. Этим составом они и удерживали позиции первой роты до утра следующего дня, пока не прибыло подкрепление.

С утра 27 июня центром обороны Севастополя стала Сапун-гора с ее многоступенчатой стопятидесятиметровой скалой, поднявшейся над всей долиной.

Позиции, занятые морскими пехотинцами на крутых склонах Сапун-горы, были господствующими, и даже невооруженным глазом отсюда можно было разглядеть, что делает противник.