В. Азаров - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3

Поверхность ледника начинает слабо повышаться, — трещин здесь нет, и я быстро прохожу до следующего понижения. Упряжка то отстает и выжидает моего сигнала, то несется с предельной скоростью и за минуту проходит то расстояние, на которое я трачу полчаса.

Наконец, впереди в голубоватой дымке проступают далекие серые скалы берега, к которому мы стремимся. Поверхность ледника ровно и плавно понижается к морю. Трещины исчезли. Собаки бегут легко и весело. Лямки Нордика и Сокола совсем не натянуты, но Крутов не обращает на это внимания. Путь такой легкий, что нарту потащили бы и четыре собаки. Я хватаю брошенный каюром конец веревки и, держась за нее, скольжу на лыжах позади нарты.

При каждом обороте колеса спица ударяет по счетчику. В окошке счетчика выступают всё новые и новые цифры. Я знаю, что утром счетчик показывал двести семьдесят километров.

Склон ледника становится всё круче и круче. Отчетливо проступает берег, за ним ровное белое поле пролива. Где-то там мы расстались с отрядом Анны Сергеевны.

Мы останавливаемся, достаем бинокли, начинаем всматриваться и сразу же находим два высоких черных гурия, на которых лениво колышутся маленькие красные флажки.

— Семь-восемь километров, — решаем мы, — час-полтора, и там! Но спуск становится таким крутым, что каюр отворачивает собак влево.

Начинаются участки обнаженного от снега льда. Нарта скользит сама, подбивает заднюю пару собак.

Упряжка снова останавливается, я иду на разведку дороги. Немного ниже по склону край ледника упирается в гряду морен. За моренами виднеется ледяной обрыв, а под обрывом река. В реке еще нет течения. Вода скопилась длинными узкими озерками, она стоит, готовясь со дня на день прорвать снежные перемычки и ринуться вперед. Нечего и думать спускаться в этих местах!

Упряжка трогается вдоль края ледника. На лыжах я продвигаюсь ниже по склону, держусь всё время на виду у упряжки, не теряю надежды найти удобный спуск. Так мы проехали целый день, а спуска не нашли. Пришлось разбить палатку и сделать стоянку. На другой день прошли еще пятнадцать километров, прежде чем увидали пологий и безопасным для спуска склон.

Очень большой переход пришлось сделать, чтобы достичь первого гурия. К концу этого дня одометр показывал уже 370 километров.

Гурий — каменный знак. Его основание сложено из крупных бесформенных глыб бурого доломита. На доломите лежат плиты светлосерого известняка. Кверху плитки постепенно уменьшаются. На вершине гурия укреплен флажок.

Сколько времени и сил потратили Ушаков и Гришин, чтобы воздвигнуть это!

В нескольких шагах от гурия мы нашли следы саней, но они так обтаяли, что можно было лишь сказать: люди были здесь давно.

В какой стороне могли быть сейчас наши товарищи? Быть может, мы их найдем у базы, где садился самолет?

Пересечь с севера на юг большой остров и потом сразу же найти оставленные на берегу несколько ящиков — дело нелегкое.

Используя легкие ночные заморозки и делая попутные наблюдения, мы, наконец, выехали к самому проливу. Одометр показывал 420 километров.

Прямо перед собой, на заснеженном льду пролива мы увидели крохотную палатку. Издалека она казалась пирамидальным обломком камня, нивесть как попавшим на лед. Но рядом с темным пятнышком — это мы рассмотрели в бинокль — виднелись лыжи и лыжные палки, воткнутые в снег, сани.

Оставив Крутова далеко позади, я быстро побежал к палатке. Последние полкилометра всё прислушивался: не донесутся ли до меня голоса, не залает ли маленький Буян? Всё было тихо. Я подошел к самой палатке, освободил ноги от лыж.

— Здравствуйте, — тихо сказал я.

Никто мне не ответил, в палатке была тишина. Мне стало вдруг страшно.

— Есть кто живой? — крикнул я, расстегивая пуговицы входа.

Только теперь залаял Буян. Я наполовину просунулся в палатку.

Три спальных мешка. Три неимоверно уставших человека открывают глаза, озираются, замечают меня. Они все разом садятся, освобождают плечи от клапанов мешков и, еще не совсем проснувшись, протягивают мне руки.

Отряд Анны Сергеевны уже третий день был в пути. Закончив работу на дальнем участке, они двигались проливом к базе. Накануне они прошли больше двадцати километров и так устали, что не хватило сил вытащить сани на берег, чтобы разбить палатку на земле.

Ушаков первым выскакивает из мешка, разводит примус, выбегает из палатки, чтобы набить снегом чайник.