Александр Шеллер-Михайлов - Гнилые болота

— Гдѣ ты думаешь, Вася, повѣсить портретъ своего Крылова? — спрашивала матушка.

— Я думаю, не на этой ли стѣнѣ повѣсить? — говорилъ отецъ и прикладывалъ портретъ къ избранному мѣсту. — Посмотри, Соня, хорошо ли будетъ такъ?

— Не мѣшало бы пониже спустить

— Вотъ сюда?

Отецъ опускалъ портретъ пониже.

— Да, вотъ теперь какъ разъ, хорошо.

Семейный совѣтъ кончатся, важный вопросъ получалъ окончательное рѣшеніе, — гвоздь вбивался въ стѣну, и портретъ вѣшался. Нѣсколько минутъ отецъ любовался. «Дѣйствительно хорошо», думалось отцу.

Знакомые предметы, знакомыя рѣчи! На вашъ счетъ высказалось столько остротъ и насмѣшекъ, что, наконецъ, бѣдные, простые люди сами стали стыдиться васъ, хотя именно въ васъ-то и таятся единственные источники отрады и поэзіи ихъ простой, незатѣйливо сложившейся жизни.

Я кончилъ обозрѣніе нашей комнаты. Оно продолжалось на дѣлѣ не такъ долго, какъ вышло на бумагѣ, но я нарочно распространялся, потому что эта обстановка имѣла большое вліяніе на мой дѣтскій характеръ. Веселѣе мнѣ не стало, игрушки не нашлось. Въ нашей квартирѣ въ теченіе недѣли визжала отцовская пила, свистѣли рубанки, стучалъ молотокъ, раздавался веселый голосъ моей матери, и часто звучали разговоры нѣсколькихъ дѣвушекъ, занятыхъ шитьемъ женскихъ нарядовъ, слышалось броженіе трудовой, честной и здоровой жизни. Въ описываемый же субботній вечеръ всевозможныя будничныя работы привелись къ концу, и въ домѣ царствовала тишина. Дѣвушки ушли къ своимъ роднымъ, моя семья спѣшила насладиться заслуженнымъ отдыхомъ. Хорошая эта была тишина! Но не могъ же наслаждаться ею двухлѣтній ребенокъ. Дѣти — годовыя или пятидесятилѣтнія, — это все равно, — любятъ, чтобы ими занимались; если ихъ, видимо, не замѣчаютъ, они начинаютъ скучать и капризничать. Передо мною никто не хлопалъ въ ладоши, не картавилъ: «агу, Сясенька!» и не выдѣлывалъ тѣхъ животики-надрывающихъ штукъ, которыя предназначаются старыми дѣтьми для развлеченія малыхъ дѣтей: я скучалъ. Разныя гримасы выражали мое нетерпѣніе, но ихъ не замѣчали! За гримасами непремѣнно послѣдовали бы слезы и крики: «мама, цаю!» если бы мои глаза не остановились на предметѣ, такъ ярко озарявшемъ картину непривѣтной жизни. Блестящее, вспыхивающее пламя раздвоившейся свѣтильни сальной свѣчи овладѣло моимъ вниманіемъ. Наслаждаясь созерцаніемъ мерцающаго огонька, я, вѣроятно, разсудилъ, какое выгодное мѣсто займетъ эта свѣтлая игрушка посреди моихъ обглоданныхъ и увѣчныхъ солдатиковъ, давнымъ-давно побѣжденныхъ мною.

«А ну-ка, возьми меня, — подмигивала игрушка, — поиграй!» Я сталъ протягивать къ ней коротенькія ручонки. Никто, кромѣ отца, хотя онъ и читалъ, не замѣтилъ моихъ движеній, и добрый отецъ поспѣшилъ исполнить желаніе любимаго сына: онъ подвинулъ ко мнѣ свѣчу. Я быстро хватилъ огонь, и въ то же мгновеніе комната огласилась криками, полились долго подступавшія къ глазамъ слезы, благо представился подходящій случай поплакать. Тутъ-то и началась комедія, совершенно непонятная мнѣ и только потому не вызвавшая моего смѣха. Разсказы о всѣхъ ея подробностяхъ и о множествѣ другихъ случаевъ изъ моей дѣтской жизни я слышалъ-по нѣскольку разъ отъ родителей и могу ихъ передать вѣрно до мельчайшихъ подробностей.

— Что ты сдѣлалъ, Вася! — упрекнула матушка отца, подбѣгая ко мнѣ и осматривая мою, выпачканную саломъ, но почти не обожженную руку.

— Далъ попробовать Сашѣ, какъ жжется огонь, — хладнокровно отвѣтилъ отецъ, потомъ поправилъ свѣтильню и поспѣшилъ, приняться за прерванное чтеніе, какъ будто тутъ-то и было самое занимательное мѣсто въ романѣ.

— А-ахъ, варваръ, злодѣй! — закричала бабушка, путь не падая въ обморокъ, и вышла изъ себя отъ негодованія. — Нарочно подвинуть свѣчу: къ двухлѣтнему сыну, чтобы онъ сгорѣлъ, уродомъ сдѣлался!

— Сгорѣть-то я ему не далъ бы, — съ улыбкою отвѣчалъ варваръ:- а безъ этого урока, можетъ-быть, онъ и сдѣлался бы уродомъ.

— Это что за новости? Сдѣлался бы уродомъ безъ вашего глупѣйшаго урока? (Бабушка въ сердцахъ всѣмъ говорила: вы дуракъ, а не: ты дуракъ). Отчего же, скажите пожалуйста, другія дѣти не дѣлаются уродами? Будьте столь добры, Василій Александровичъ, объясните!

Бабушка разводила пальцами, словно въ нихъ подергивало каждую жилку.

— Не дѣлаются, потому что- Богъ милуетъ, или няньки берегутъ; у насъ же нянекъ нѣтъ, а на Бога надѣйся, да и самъ не плошай, говоритъ пословица, — серьезнымъ голосомъ объяснилъ отецъ.