Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

После отъезда отца мальчику стало еще тяжелее, хотя свобода его сделалась еще полнее: мать не обращала на него внимания и не вмешивалась в его дела, — он мог спать, мог лениться, мог ходить куда угодно. Но он уже начал понимать, какую роль играет в доме его отца Таблиц, его начало возмущать дерзкое обращение этого человека. В душе мальчика шевелилось какое-то чувство обиды, — обиды за отца, в доме которого распоряжается «чужой человек». «Отец работает, трудится для нас, а его детьми, его деньгами распоряжается этот нахал», — думалось Леониду, и в нем пробуждалась злоба к Таблицу, к матери. Он стал резок и дерзок с матерью и с Таблицом.

В начале весны случилось совершенно неожиданное событие, заставившее Леонида высказаться вполне. Его маленький братишка простудился и захворал. Павла Абрамовна отнеслась к этой болезни очень равнодушно и велела няньке позвать доктора, если ребенку станет хуже, а сама уехала куда-то с Карлом Карловичем на весь вечер. Ребенку стало действительно хуже, Леонид сходил за доктором и весь вечер провозился с ребенком. Посторонний человек изумился бы, видя этого мальчугана, серьезно сидящего у постели больного малютки и наблюдающего по часам, когда нужно давать больному лекарство. Но Леонид принял на себя эту роль с полным сознанием всей ее важности. Он впервые видел, что его мечты о роли спасителя брата и сестры начинают осуществляться, что он один остается естественным защитником этих малюток.

— Ты долго будешь сидеть у нас? — спрашивала его сестренка.

— Да, я всю ночь здесь останусь. Ты не шуми. Видишь, брат болен. Ложись спать, — шепотом ответил ей Леонид. — Няня, вы постлали ей постель? — обратился он к няньке с серьезным видом заботливого семьянина.

— Постлана, — ответила нянька.

— Ну, ложись же, — обратился мальчик к сестре и отвел ее к постели, поцеловав ее в лоб.

— А вы-то разве не пойдете спать? — спросила нянька, смотря с удивлением на Леонида, усевшегося снова к постели больного.

— Нет. Вы можете идти. Я просижу у него ночь.

— Заснете!

— Ну, уж я-то не засну! Отворите только двери, когда приедет доктор.

— Да разве он еще приедет?

— Еще бы. Брат очень болен.

— Хоть бы маменька приехала поскорей.

— Что же ей здесь делать? Довольно и того, что я здесь.

Леонид раскрыл книгу и стал читать. Нянька, качая головой, вышла из детской. Среди этой тишины, в полумраке большой комнаты, было как-то странно видеть этих брошенных матерью детей. Что-то глубоко грустное, было в этой картине. Воображение Леонида работало, и он не мог читать. Отложив книгу, он предался своим заветным думам. Ему было и сладко и грустно сознание, что он занял теперь место защитника дорогих ему детей. Порой он прислушивался к дыханию больного ребенка, порой подходил к постели сестренки и любовался ее хорошеньким личиком.

— Спит дитя! — тихо прошептал он и наклонился поцеловать ручонку сестры. — Совсем брошенные… Если бы знал отец! Он нас все-таки любит…

В эту минуту послышался резкий звонок, и через минуту в детскую шумно вошла Павла Абрамовна.

— Ты здесь? — с удивлением спросила она и направилась к постели больного.

— Не подходите с холода, — резко произнес Леонид, загородив ей дорогу.

— Дурак! Кого ты учить вздумал, — сердито воскликнула она и толкнула его с дороги. — Цыпочка, что с тобой? Где пипи у моего сыночка? — сладко закартавила она, наклонясь к кроватке больного ребенка.

— Он забылся, зачем вы его будите? Как вам не стыдно? Ездите бог знает где, а потом тревожите больных! — грубо заговорил Леонид, раскрасневшись до ушей;

— Да ты что это? С ума сошел, мальчишка! — гневно крикнула Павла Абрамовна. — Шарль, велите не грубите этому негодяю, — обратилась она к Таблицу, вошедшему в детскую.

Больной ребенок между тем, пробужденный внезапным шумом, начал стонать.

Таблиц был, по-видимому, в очень веселом настроении духа и ощущал некоторое неповиновение в ногах. Он подошел к Павле Абрамовне, все еще стоявшей над детской кроваткой и старавшейся успокоить встревоженного больного ребенка.

— Что случилось, ma chère Pauline? — спросил он с глупой улыбочкой.

— Грубит! Учит меня! За уши бы отодрать надо! — ответила она.

— А! Пожалуйте-ка сюда, милостивый государь, на расправу, — произнес Таблиц и протянул руку, чтобы взять за ухо Леонида.

— Убирайтесь вон! — пробормотал Леонид. — Ваша комната не здесь… Вы в комнате моих брата и сестры… Идите!

— Ого, какой петух! — глупо засмеялся Таблиц.