Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

— В сущности ведь это ужасно, — заметила подвижная Аделаида Николаевна, — весь век возиться с чужими детьми…

— Это просто невозможно, — ответила Катерина Александровна. — Помощницей или классной дамой можно быть только в молодости, когда наши ноги бегают так же хорошо, как детские, когда можно одной усмотреть за десятками детей. С разбитыми ногами, с подслеповатыми глазами, с постоянными недугами, с ослабевшей памятью невозможно идти впереди детей.

— Это правда, это правда, — согласилась Аделаида Николаевна. — Вот почему меня и ужасает вообще участь помощниц и классных дам. Им приходится учить, учить детей, возиться с ними долгие годы, а потом остаться без куска хлеба, если, не удастся выйти замуж или если нет капитала. Я думаю, эта мысль не раз беспокоила и вас.

— Да, я думала об этом, — ответила Катерина Александровна. — Мне ведь могла встретиться необходимость выйти из приюта за непокорность гораздо раньше, чем наступит моя старость… Я для того и учусь, чтобы не быть пойманной врасплох.

— Что же, вы хотите учительницей быть? Ведь это…

— Это то же самое, что быть помощницей или классной дамой, — досказала Катерина Александровна. — Я думаю сделаться акушеркой. При моем уменье шить и вышивать, при возможности давать два-три урока детям труд акушерки будет мне большим подспорьем. Не удастся одно, удастся другое; не удастся другое, удастся третье. Мне кажется, что бедный человек тогда только будет застрахован от нужды, когда он будет в состоянии взяться за каждый труд… Вот у меня брат растет, он в гимназии учится, отлично учится, но меня радуют не столько его успехи в науках, сколько его привычка делать все без помощи других: он рубит дрова, он умеет починить сломавшийся стул, он в последнее время стал учиться сапоги шить и уже умеет подкидывать подметки. К лету я непременно подарю ему верстак, пусть столярничает.

— Ну, вам-то, душа моя, нечего думать о будущем, — промолвила Софья Андреевна. — Вы замуж выйдете; с такими черненькими глазками не сидят долго в девушках.

— Да ведь придется выйти замуж за бедняка, так легче не станет, — ответила Катерина Александровна.

— Почему же непременно за бедняка? Может быть, и богатый жених найдется…

Катерина Александровна рассмеялась.

— Да о чем же мы с ним говорить будем? — весело промолвила она.

— Как о чем? — изумилась Софья Андреевна.

— Он мне будет говорить о музыке и об иноотранных литературах, о балах и театрах, а я буду только глазами хлопать; я ему буду говорить о своем прошлом, о прошлом своей семьи, а он будет зевать от скуки… Совсем не поймем друг друга…

— Так вы, значит, не признаете так называемых неравных браков? — горячо воскликнула Софья Андреевна. — Вы думаете, что мы, женщины образованного общества, не имеем права влюбиться в плебея, что наши братья не имеют права очароваться простой дочерью природы? Это отсталость, душа моя! это проповедовали наши бабушки.

— Я с ними не была знакома, — с улыбкой ответила Катерина Александровна. — Я говорю только за себя и про себя. Я, может быть, и влюбилась бы в богача, в аристократа, но замуж бы вышла только за того, кто ел те же щи и ту же кашу, которыми питалась я. А то ведь вкусы были бы разные с мужем.

— Нет, нет, это все предрассудки! — горячилась Софья Андреевна. — Любовь не знает сословных и имущественных различий!

— Может быть, — согласилась Катерина Александровна. — А я все-таки не могу понять, о чем вы говорили бы в течение всей своей жизни с мужем, если бы влюбились, и вышли замуж за нашего дворника. Право, вы соскучились бы с ним на другой же день, а он соскучился бы с вами накануне. Да вот, например, я: я так привыкла к своему простому супу и куску говядины, что мне пришлось бы держать отдельный стол, если бы я вышла замуж за барина, привыкшего есть…

Катерина Александровна расхохоталась веселым смехом.

— Ну вот, я не знаю даже и названия тех блюд, которые привык есть мой аристократический жених, — промолвила она.

Собеседники засмеялись.

— О, да вы серьезно обдумали этот вопрос, — заметил кузен Софьи Андреевны. — Это недаром. Вероятно, вам уже представлялась необходимость решить его.

Катерина Александровна пожала плечами.

— Не представлялась и не представится, — ответила она.

— Ну, за будущее не ручайтесь!

— Я могу за него ручаться, потому что оно мне известно, — ответила она, слегка покраснев, и поспешила переменить разговор.

Эти споры, эти толки, несмотря на всю свою банальность и поверхностность, заставляли ум молодой девушки работать и делали ее все более и более бойкой. Нередко она выходила победительницей из споров, нередко она замечала, что большинство окружавших ее людей, стоявших выше ее по образованию, далеко уступает ей в здравом смысле, в знании жизни, в определенности стремлений. Это сознание не только льстило ее самолюбию, но и придавало ей энергию, заставляло ее усиленнее и отчетливее определять все свои стремления и цели. Она теперь уже ясно видела, что ее задача заключается в принесении возможно большей пользы воспитанницам приюта и в самообразовании, при помощи которого она может обеспечить свою будущность. Весной она передала свои планы в одном из писем Александру Прохорову. Эти планы привели его в восторг.