Фаина Оржеховская - Всего лишь несколько лет…

И видит Маша, как погасшая елка начинает светиться. Она растет ввысь и вширь, упирается в потолок, почти касается стен. На ней зажигаются огни и с каждой минутой прибавляются новые игрушки.

Так ли это? Нет. Елка все та же, что и в первом действии, но в оркестре вступают в строй все новые инструменты. И они заглушают мышиную топотню и визг.

Что же означает это непрерывное, нарастающее усиление звука? Пришла подмога? Да, только не численная. Это означает, что девочка победила свой страх. Не елка увеличилась в объеме — душа девочки вырастала и крепла.

И Маша, сидящая в ложе, вся подалась вперед. Она уже не отделяла себя от тойМаши. В оркестре все так и гремело. «Теперь пора», — подумала она и встала. И, словно повинуясь этому немому призыву, хозяйка Щелкунчика бросила свой башмачок прямо в Мышиного царя. И его солдаты дрогнули и разбежались.

«Ну и что же? — спросят те, кто только смотрит, но не слушает. — Девочка бросила башмачок в мышей, и они убежали». Но знают ли эти люди, чего это стоило — перестать бояться?

— Сядьте! — зашептали сзади. — Ничего не видно.

Маша села дрожа. Дуся испуганно посмотрела на нее, но тут же снова устремила глаза на сцену, потому что там происходило чудо: при свете луны, но не зеленом, а розовом, Щелкунчик обрел прекрасный человеческий облик.

В следующем антракте Маша оставалась на своем месте. Дуся покинула ее и пошла бродить по театру. Это было продолжением ее праздника. Вернувшись, она сказала:

— Ей-богу, как будто снится. — И протянула Маше горстку леденцов, купленных в буфете. — А знаешь, там тоже будут леденцы.

— Там?

— На сцене. Видишь, написано: «Царство сластей».

Дети плыли по розовому морю — Маша и Принц, бывший Щелкунчик. Прогнав мышей, девочка сняла с него чары. Они плыли по певучим волнам, а потом попали в какое-то счастливое царство. Только в одном месте музыка была печальна — из-за медленного восточного мотива. И неведомый Маше инструмент с приятной монотонностью повторял: «Та-ри, та-ри» — так ей казалось.

А потом начался вальс цветов — пожалуй, слишком красивый, обильный, роскошный и только в напеве виолончели задумчивый, задушевный.

Но особенно хорош был конец. Девочка и ее брат спали, как будто ничего не произошло. А музыка провожала их детство, приветствовала отрочество и радовалась новому дню.

Когда уже расходились, Маша взяла Дусину программку и небрежно прочитала конец. Оказывается, Принца и его спасительницу принимала у себя в замке какая-то фея Дражеи угощала их леденцами и пирожными.

Какой обидный вздор! Стоило пережить такую ночь, умирать от страха, победить этот страх и выиграть опасную битву, чтобы в конце концов получить сладости, будь их хоть целая гора! Прислушались бы к оркестру-такая музыка и кондитерская фея! Нет, Чайковский и не думал о ней.

А Дуся была в восторге.

— Как ты думаешь, они повторят? — спросила она, когда занавес опустился и в зале начались вызовы.

Вечером новый дом был великолепен. Большие елки украшали его комнаты. Зеленые, розовые и золотые отблески просвечивались сквозь морозные стекла.

У Маши и Дуси была одна елочка на двоих. Тут случилась маленькая неприятность. Елку принес старичок дворник, балагур. Он, должно быть, выпил; укрепив елку на подставке, которая шаталась под его красными руками, он запел, по-недоброму исказив конец известной песенки:

«Горюшка» вместо «радости»! На деда рассердились, но скоро успокоились, тем более что появился еще один дед и всех насмешил — принес стеклянные рюмки с разными надписями на них и особенно пристал к Битюгову, предлагая этому атеисту и трезвеннику большую рюмку, украшенную девизом: «Пей тут: на том свете не дадут!»

Маша и Дуся побывали и на свадебном пиру у Шариковых, отметили обилие веснушек у миловидной новобрачной Верочки, поплясали с Полей и Евгенией Андреевной, потом вернулись к Маше. Елка ждала их. Маша наиграла по слуху запомнившийся ей хор снежинок из «Щелкунчика» и пела с закрытым ртом. Дуся подпевала как могла.

К двенадцати заглянула Пелагея Власьевна, мать Дуси, и пожелала счастья. Потом Дуся с матерью ушли. Варя и Катя еще пировали на свадьбе.

Случайно Маша взглянула на себя в зеркало.

…Да, волосы не ложатся, торчат во все стороны, выбиваются из косы, так оно и есть. Она приглаживала их водой, но от этого они еще сильнее трепались. Исподволь выпытывала она у Дуси ее мнение, и правдивая Дуся отвечала: «Ты безусловно хорошенькая, Маша; правда, носик немного подгулял, но и он симпатичный. А глаза у тебя — настоящие анютины глазки!»