Елена Серебровская - Братья с тобой

Ленинградцам отвели чистую большую комнату с диваном, обитым клеенкой, постелью, столом и шкафом. На диван Маша взглянула с надеждой, — может, он прохладный? Диван оказался горячим, как сковорода, липким, отвратительным. Спать на постели было еще страшнее. Улеглась на полу, крашеном гладком полу, на который постелила одну простыню. Было жарко, но терпимо.

Но что это? Марта Сергеевна принесла какие-то темные тряпки и стала занавешивать окна. Затемнение! Здесь? Почему? С Ираном не спокойно. Какие-то военные приготовления. Против нас? Говорят, у них аэродромы настроены возле самой нашей границы.

Сейчас было так душно, что Маша не могла размышлять о будущей опасности. Она вывернула лампочку над столом и отдала ее Марте Сергеевне, чтобы по рассеянности не зажечь и не подвергнуть хозяйку штрафу, а окна попросила оставить открытыми. Москиты? Говорят, от укусов некоторых москитов образуются так называемые пендинские язвы, которые не заживают годами, а потом оставляют уродливые шрамы. Язвы бывают и на лице…

Маша готова была принять на себя укусы всех москитов Ашхабада, лишь бы не потерять лишний глоток ночного воздуха и не закрывать окон. Она задыхалась. Учитывая Машино состояние, Екатерина Митрофановна уступила. От москитов намазались на всякий случай какой-то мазью.

Утром, на рассвете, деревья шелестели как-то иначе — звонче, веселее, и из сада потянуло свежестью. — «Это полив!» — объяснила Марта Сергеевна. Возле дувала суетился седобородый туркмен, под дувалом была маленькая арка, там проходил арык.

В арыке весело и звонко бежала прохладная вода из горной речонки. Вбегая в сад, она заполняла квадраты под яблонями и деревьями урюка, бежала дальше, из квадрата в квадрат. Старик расчищал ей путь, отгребал опавшие листья, которые всплывали на зеркальной поверхности водного квадрата, словно сотни маленьких лодок. Дальше шли грядки с помидорами и перцем. Дома, в России, грядки возвышались над межами, а здесь проход между грядками вставал как гребень между двумя углублениями. И всё из-за воды.

— Нигде так не ценят воду, как у нас, в Туркменистане! — сказала Марта Сергеевна.

Сад шелестел, словно пел гимн воде. Не дай саду полива — и он погибнет, умрет. Когда население Ашхабада резко возросло из-за наплыва эвакуированных, воды стало не хватать. Часть деревьев была обречена, — норма воды оказалась недостаточной. Сады поредели; дворы оголились. Деревья умирали, — воды не хватало людям.

В один из вечеров к Марте Сергеевне пришла соседка, жена какого-то профессора. В саду, в беседке пили чай с бекмесом, — делался он из уваренного арбузного сока. Машина свекровь рассказывала семейные новости, вспоминала, как началась война.

— Конечно, это дело ваше, личное, но я сюда бы не поехала, — сказала соседка Аделаида Петровка. — Русским тут небезопасно. Особенно сейчас.

— Почему? — удивилась Маша.

— Вы их не знаете, этих туркмен. В случае чего… ненавидят.

— Да почему же? За что?

— Мало ли! Царь их угнетал, русские чиновники.

— Так ведь это не мы. Царь и наших отцов тоже угнетал.

— Им важно, что русские. Остальное им безразлично. Они на нас зверями смотрят. Особенно сейчас, когда с Ираном неспокойно.

— Это неверно, — сказала Маша, пока еще робко и негромко. — Вон старик в сад воду пускал. Очень приветливый. Добрый. Зойке дыньку дал.

— Вы не пережили, вот и не верите, — затараторила соседка. — Свой своего признаёт, кровь сильнее всего. Они не разбирают, какие там русские, у них это из рода в род идет. А мне даже очень понятно. Мне кто ближе будет, русский, или там армянин, или еврей? Русский, конечно. Это у всех так.

— Неправильно! — Маша уже закипала, еле сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего малознакомой женщине. — Белые, белогвардейцы, они же русские были? Так что́ — они мне ближе, чем этот старик туркмен? Или чем любой большевик — еврей, армянин, кто угодно?

— Машенька у нас любит политические проблемы решать, — сказала примирительно Екатерина Митрофановна. — Но мне лично — не до политических дискуссий. Очень у вас жарко в Ашхабаде, дышать невозможно…

— Не будем спорить, — подхватила соседка. — Но доверять чересчур я не советую. Надо всегда быть настороже.

Маша встала из-за стола, поблагодарила хозяйку и покинула беседку. Вышла за калитку и остановилась, окидывая взглядом тихий переулок.

Высокие дувалы закрывали от нескромных взглядов всё, что делалось во дворах. Домики стояли в глубине, в садах. За дувалом напротив курился легкий дымок — наверно, ставили самовар. Туркменка торопливо пронесла железное ведро с углями — мангал.