Василий Субботин - Прощание с миром

Я сам решил ехать: известно, что нет большего удовольствия, как показывать знакомые и любимые места…

Вот и мы поехали. И до перевала еще не добрались, как я уже вошел в роль экскурсовода, показывал и на то и на это. И все это так, с таким гордым видом, будто все это я сам по меньшей мере создал. И эти горы, и деревья, и скалы. И хоть тыщу раз, может, все это видел, но уже и сам жадно глядел на знакомую дорогу.

И только мы сошли с автобуса и очутились на берегу моря, гостья моя — ей лет десять было — подняла голову и куда-то пальцем вверх показала:

— Что это?

Показывает она на невысокое крепкое дерево, с круглой, почти шаровидной кроной. Листья очень большие. Верней, это и не листья даже, а огромные зеленые лопухи. А всего удивительнее плод — белые сверкающие стаканчики; маленькая такая пенящаяся чашечка в зелени лопухов.

— Это, — отвечаю я ей, — сливочное мороженое.

Она так удивилась, взглянула, не зная, как понимать то, что я ей говорю. «Разве может быть?»

Я говорю тогда: это самое лучшее сливочное мороженое, какое может быть. Всегда растет так. Если его сейчас сорвать, оно холодное-холодное. Какая бы жара ни была, оно всегда холодное…

— А достать нельзя? — она спрашивает.

— Нет, достать нельзя, — говорю. — Ругать будут.

Мы так прошли еще немного.

— А это, — показываю на куст с маленькими черными и синими ягодами, — это чернильная ягода. Из которой чернила делают…

Она опять смущенно на меня посмотрела, опять не зная, как верить мне.

— Да, да, — говорю я, — это из нее как раз, из этого дерева, чернила делаются, которыми вы пишете…

Кивнула головой. Потрогала одну ягоду. И правда, чернильные, пальчик весь запачкала.

Возил я ее, возил. Все ей было интересно…

— Где я — в Ялте или Алупке? — спрашивала она иногда меня.

Наконец мы пришли в Воронцовский парк. Парк, как известно, огромный, старинный. Очень тенистый. Сквозь него даже крымское солнце не проникает. Всегда в нем держится на земле тень под деревьями.

Опять спрашивает моя девочка:

— Что за дерево такое?

И показывает на дерево, неровное, с коричневой потрескавшейся корой.

А дерево и впрямь любопытное. Оно такое, как стрела. Внизу оно толстое, массивное, а вверх идет клином…

— Это, — говорю, — мамонтово дерево. Разве ты никогда не слышала?

Она опять удивилась: «Как так?» Ни капельки мне не верит.

А это такая ель… И похожа на ель, только громадные. Ни много раз больше. Дерево как дерево, да не совсем обыкновенное. Непонятное в нем есть что-то: оно и хвойное и лиственное. И не то и не другое. Какие-то зубчики, голубоватые и странные. Как у какой-нибудь древней рыбы.

— Эти деревья, — говорю я самоуверенно, — жили еще тогда, когда человека на земле не было, а бродили динозавры и бронтозавры, ящеры всякие… И росли такие вот деревья. Триста метров высоты… Те животные давно уже вымерли, а деревья остались. Одно только это дерево осталось. Реликт называется…

Долго я еще ей так сочинял…

У него, говорю, и хвоя не такая, как у всех. Это на вид только как будто хвоя, а в действительности это чешуйки такие…

Много мы в тот день ездили и много интересного видели.

Конечно, что касается сливочного мороженого и этих кустиков, из которых чернила делают, я это придумал. А все, что про голубой реликт, все правда.

Мы привезли домой шишку этой необыкновенной ели.

После обеда отравились мы с девочкой нашей, с Валенькой, в лес. Идет моя Валенька и в руках корзину несет, обеими руками ее держит.

Пахнет лесом, летом. У дороги брусники гладкие листки. Цветы. Солнце.

А в лес вошли — сосной и земляникой пахнет, смолой разогретой. Чайным листом…

Одуряющие запахи!

Лиловая морошка зреет, и белки по соснам прыгают.

Скоро нам и грибы стали встречаться. Сначала подорожник попался, твердый такой, что ногой нельзя раздавить. Потом — бычок и несколько синявок. А Валенька идет озабоченная. Ей ничего не попадает. Тащит она свою корзину, а корзина больше Валеньки.

Идет-идет и назад оглянется. Тащит она свою громоздкую корзину и ягодки собирает. А ягодки в это время известно какие — земляника. И опять смотрю, нет-нет да и оглянется назад. Сорвет земляничку и оглянется.

— Что ты? — спрашиваю.

— Медведя боюсь…

— Здесь медведей нет, — говорю.

Не верит.

Стал я говорить, как это глупо — медведей бояться. Ну что он, медведь, может сделать! Медведей в этих местах давно и нет. Если бы даже медведь нас увидел, он бы первый от нас убежал. Зачем ему Валенька? Он малиной питается. И очень любит муравьев. Сунет лапу в муравьиную кучу и облизывает.