Василий Субботин - Прощание с миром

Я боялся спугнуть его, даже дыхание затаил — боялся, чтобы этот непонятный огонек не исчез.

Потом, медленно ступая, не сводя глаз, шаг за шагом я стал приближаться к кусту и осторожно раздвинул ветки.

Никакого огонька не было.

Я внимательно оглядывал каждый листок, каждую ветку, но ничего так и не нашел… Только там, где горел этот огонек, с кривого сучка свисала капля дождя. Обыкновенная белая капля.

Я в первый раз долго не хотел верить, что я и впрямь видел эти волшебные огоньки.

Но после, в Березовке, опять наткнулся на нее, на эту изумрудную и рубиновую, бриллиантовую метающуюся каплю. На этот раз в каком-то можжевеловом кусту. Так же как в первый раз, крадучись, я стал подбираться к ней. Но это оказалась капля смолы. Потом, в третий уже раз, — в лесах под Москвой, когда я собирал грибы.

Что это за огонек такой и что нужно, чтобы увидеть его?

Капли для этого недостаточно…

Для этого: первое — необходимо удачное сочетание тени и света; второе — солнце должно быть яркое, и третье — надо смотреть против солнца — зайти к этой капле с противоположной от солнца стороны.

Только тогда этот огонек будет гореть.

…Не все его видят.

Я ведь их так и не видел ни разу у нас в Зауралье, хотя лоси там водятся. Когда же с войны вернулся и было голодно очень, я не раз ел мясо лосиное. Мужики таскали потихоньку из лесу.

Но даже и шкуры сохатого я не видел.

В Перми, где я до войны учился, однажды, последней предвоенной зимой, лось переплыл Каму и зашел в город. Не знали, что с ним делать, и все были встревожены… Никого не хотел слушаться. Встал посреди улицы и перегородил все движение. Пришлось его милиционеру задержать. Хотели его доставить в зоологический сад, но он свалился и умер. Испугался городского транспорта.

Об этом даже и в газетах писали…

Это случается и случалось: лоси заходят в города, особенно сейчас, когда города столь быстро застраиваются. В Москве у нас, не далее как в прошлом году, лось заблудился. Тоже в новом Юго-Западном районе дня три в зоне старого леса ходил. Выйти никак не мог. То на Университетском появлялся, то на Ломоносовском.

Но и этого лося я не видел.

И вот, недалеко под Москвой было, пошел прогуляться. Весной… Все уж растаяло, но сильная еще капель держалась. Канавы с верхом были наполнены черной торфяной водой.

Мы с товарищем, помню, были… По асфальтовой дороге шли, по шоссе, с полкилометра, наверно, прошли.

Смотрим, а за деревьями, возле самой дороги, они стоят. Двое. Длинноносые, с могучим загривком…

Вроде? И никаких рогов у них не было. Лбы только большие… Задумчивые такие! Спокойно так стоят. Смирно… И не подумали даже уходить, когда мы к ним приблизились. В нашу сторону смотрят.

Мы уж совсем рядом, только канава нас разделяет. А они не уходят, глядят на нас.

Очень меня это удивило.

Я думал обойти канаву, но вода всюду так разлилась, и близко обхода нигде не было…

Я снял шляпу — очень хотелось их как-нибудь подмануть — и протянул шляпу к ним… Но они недовольно так на меня поглядели и ушли в частый ельник. Внимательно так на меня поглядели. Увидели, что человек как-то странно себя ведет, и на всякий случай ушли.

Ох и ругал же я себя!

Мне говорили, что там заповедник и их там каждый день видеть можно. Но сколько я ни ходил, больше я их так и не увидел.

Ах эти мальчишки, живущие у моря! И те, что ловят бычков в Стрелецкой бухте, и те, что облепили отдаленные и ближние прибрежные камни…

Мальчишки Севастополя, Сухуми, Неаполя. Все равно какие. Они везде одинаковы…

Намотав леску на палец, сидят они где-нибудь в Гагре на скале. Надо любить море так, как любят они, чтобы целыми днями простаивать с удочкой у пирса, чутко прислушиваться к ее неверному дрожанию и возвращаться домой с двумя бычками на шнурке.

…Я лез вверх по откосу. Было душно, жгло и слепило солнце, и хотя я только что выкупался, подниматься по жаре, по солнцепеку этому, было тяжело — каждый шаг давался мне с трудом.

Наконец я добрался до грани: обрыв кончился. Пахла нагретая хвоя, звенела трава, в окружении зелени невдалеке белели домики, начинался пригород.

Здесь, на самом гребне горы, у обрыва, росла сосна, раскидистая, кривая.

В ее тени, под пригнувшейся веткой, стоял с поднятой вверх головой парнишка.

Я не успел стереть пот со лба, как передо мной, вместо одного, их оказалось двое. Второй, спустившийся как раз в эту минуту с дерева, был в не застёгнутой отцовской робе и своих коротких, вымазанных смолой штанах.