Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

— Ну, скажите на милость, хлопцы, — разве такая положена человеку от природы судьба? И чтоб этак прямо от сотворения мира, как говорится, с колыбели….. Еще когда меня мать грудью кормила, забыла она меня на вокзале — из переселенцев, говорят, была. Кто ее знает, где она и как ее зовут… Ну, вот, с того дня и пошло: нет мне доли, нет и нет. Усыновил меня стрелочник с той станции, так толкнула его нечистая сила под паровоз. В сиротском доме года три, помнится, я прожил — случись там пожар! Огонь страшенный, и очень было жарко, хотя и ночь. Вынес меня кто-то, положил в лодку, — дом на берегу речки, выходит, стоял, — побежал обратно, верно, за другими детьми, а лодка тихонько от берега и поплыла. Небо вверху, и опять-таки ночь. Мужики, должно, меня подобрали, гусей чьих-то, помнится, пас, а есть мне никто не давал. Взял я тогда суму и пошел. Деда какого-то слепого по базарам водил. Бил он меня крепко и все мне глаза вывернуть собирался, чтобы и я слепцом стал, неизвестно для чего. Учитель потом меня к себе взял. Хороший такой учитель, с бородкой и в пенсне. Сажал меня напротив и все спрашивал, «что делать?» и не превратился ли он в «живой труп». Чудак-человек, а хороший. Ночью жандармы пришли и забрали его в тюрьму… Потом у сапожника вар я месил, у кузнеца меха раздувал, в магазине пол подметал, горшки какие-то лепил, сапоги по копейке чистил… И так у меня всегда: только стану зарабатывать на кусок хлеба да на селедочный хвост, сразу моего хозяина или в тюрьму заберут, или сам богу душу отдаст, или сопьется, или от холеры помрет, а то и в сумасшедший дом угодит. Нет мне удачи, да и только.

— Слушайте! — вскочил на коленки Стах.

Все приподнялись на локтях.

— Дрезина, — прошептал Стах, — и сюда…

— Паровоз… и поезд. Колеса стучат! — возразил Золотарь.

Приподнялись повыше и прислушались. Оба были правы. Сзади, от станции, часто тарахтела на стыках дрезина, впереди, от Гнивани к Браилову, еще далеко, пыхтел паровоз и постукивали колеса.

Хлопцы вскочили.

— Стой! Стой! — закричали они. — Кто такие?

Но Одуванчик уже спрыгнула и повисла на руке у Стаха.

— Стасик! Там галичане приехали, и такой бой, а мы со студентами и Можальской Шурой всё тифозных носили — тысяч десять или пять, ну, может, две, — полные бараки, на вокзале и прямо всюду…

— Подожди, Одуванчик! — Стах отстранил ее. — Что такое? На подмогу нам? Поезд оттуда какой-то прется, что ли?

— Динамит привезли! — Двое рабочих уже несли большой и тяжелый ящик. — Насыпь давайте взрывать, чтобы гетманцы не прошли. Прямо насыпь, Шумейко велел, рельсы уже не успеете.

Они поставили ящики тут же, где стояли, и стали лопатами спешно разгребать балласт.

— Под каждую рельсу по ящику! Выйдет ли еще что?

Все бросились на помощь, — разрыть, подкопать рельсы, подсунуть ящики, зажечь шнур — и готово.

— Матери его черт! Огни зажег!

И правда, в поле, у полустанка, вдруг вспыхнул огонь. Это был верхний фонарь, под паровозной трубой — поезд освещал путь одним фонарем. Он как раз проходил мимо полустанка тихо, ползком, тяжело пыхтя. В столбе света иногда проносились космы дыма из трубы, осенняя изморось прибивала дым к земле. Ни паровоза, ни поезда видно не было, их скрывал где-то там, сзади, черный мрак предрассветной поры. Зато впереди фонарь пронизывал тьму длинным желтоватым лезвием луча, и в нем вырисовывалась, ползла, продвигаясь вперед, еще одна короткая, черная тень.

— Броневик!

Да. Перед эшелоном, шагах в ста впереди, по той же колее тихо двигался броневик. Он эскортировал эшелон.

Стах ухватил шнур и отмерил пальцами две пяди… Потом ударил по рельсе немецким штыком и перерубил фитиль.

— Коротко! — ахнул подрывник. — Что ж ты наделал? Не успею отбежать — взрывом убьет…

— А что же, чтобы бахнуло, когда пройдет эшелон, кошке под хвост? — Стах сунул остаток фитиля в карман… — Не успеешь — кости без попа сами на погост пойдут!

— В подрывных правилах… — ухватил Стаха за карман подрывник.

— Правила, — отстранился Стах, — для царского режима писаны, а нам надо спешно революцию делать!

— Э! — Золотарь выхватил у Стаха бикфорд. — И не надо! Давай! Мне все одно жизнь ни к чему…

Паровоз пыхтел уже близко, броневик и вовсе рядом, шагах в трехстах, буксы под ним скрипели и тихо повизгивали.

— Пусти! — Они боролись в темноте, две фигуры: короткая и длинная. — За революцию надо жить, а ты умирать идешь!.. Пусти! Мрачная твоя душа! Цапля! Ну? — Золотарь упал, споткнувшись о подставленную ногу, и Стах успел подбежать и склониться над рельсами. — Все в цепь! — Он чиркнул зажигалкой под полою пальто. — Стрелять залпами, когда станут прыгать с поезда! И — ура! — Он наклонился и поднес огонь к шнуру. — Ваши едут, наши идут, наши ваших подвезут!..