Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Все? — с усилием спросил он. — Ну что ж, с меня хватит и этого. Я пошел!

— Нет, погоди, сынок, еще не все. — Отец взял Никиту за грудки, смял в деревенеющих кулаках рубашку, тряхнул и прижал к себе, как клещами. — Предупреждаю, слышишь? И пока говорю по-хорошему: прекрати наживу, не позорь нашу фамилию! Иначе будет беда!

— Пустите, батя! А то я тоже… силенка и у меня… того… имеется.

Никита рванулся, отскочил от отца и, хлопнув дверью, вылетел из комнаты. Не взглянув ни на братьев, ни на мать, умчался к воротам. Загудел мотор, и грузовик покатился, взбудораживая по улице пыль.

Вот и произошло то, чего старый Андронов так боялся: не вышел, не получился разговор с Никитой. Видно, заматерело дерево, зачерствело так, что ужо не гнется, и тут не помогут ни строгие отцовские наказы, ни хватание за грудки… В это время Иван переступил порог и спросил:

— Батя, что это Никита выскочил, как чумной?

— На батька обозлился, умник.

Иван стоял у порога, переступая с ноги на ногу. Будто витые, мускулистые плечи распирали пропитанную потом и пылью рубашку. «Не парень, а богатырь, и механизатор что надо, машину ведет — душа радуется, а вот в голову засела этакая дурь, — думал отец, оглядывая Ивана с ног до головы, словно бы впервые видя. — И что мне с тобой, Иван, делать? Как наставить тебя на правильную стежку?»

— Жениться тебе надо, Ваня.

— На ком?

— Пустяки! Девки в станице табунами ходят, подберем по душе, самую наипервейшую красавицу. — Андрей Саввич потер ладонью заросшую щеку, в глазах затеплилась улыбка. — Возраст у тебя такой, что с холостяцкой житухой надобно кончать. Ты же вместо того, чтобы полюбить какую девушку и, как все порядочные мужчины, жениться на ней да и зажить семейной жизнью, связался с замужней. Не понимаю, Ваня, за каким чертом нужна тебе эта Валентина? У нее имеется муж и дитё… Вот я и говорю: прекрати, Иван, эту свою кобелиную любовь, не позорь меня и мать.

— Прошу вас, батя, Валентину не оскорблять, не имеете нрава. — Иван рывком поднял голову, из-под соломенного чуба зло сверкнули глаза. — Меня можете оскорблять, стерплю, а ее не трожьте, не дозволю…

— Угроза?

Иван отошел к стене, до судороги в локтях сцепил за спиной руки, боясь, что не сдержится и попрет на отца с кулаками.

— Батя, может, мне лучше в поле уехать? — спросил Иван, не глядя на отца. — Перегоню «Беларусь» на подсолнухи. Сегодня можем начать культивацию.

— Успеем! Раз начали разговор, то надо кончить. Вся станица говорит о твоем распутстве. По улице совестно пройти. Своих бы людей постыдился.

— Мне стыдиться их нечего. Валя для меня не чужая, она моя жена. — Иван рукавом вытер взмокревший лоб и, сдерживая дыхание, сказал: — И ребенок тоже мой…

— Дитё замужней бабы признаешь своим? Дурак! — Отец хотел рассмеяться, а вместо смеха получился скрипучий кашель. — А ее законный муж как же? Выходит, ни при чем? Нет, Иван, не забрехивайся и напраслину на себя не наговаривай.

— Я сказал правду.

— Забудем ее, твою правду. Ты ничего мне не говорил, а я ничего не слыхал. — Старый Андронов смотрел на залитое солнцем окно и молчал. — И я, и мать — мы добра тебе желаем.

— В поле, когда я на тракторе, я подчинен вам во всем, — сказал Иван спокойно. — В работе вы на меня не жалуетесь, фамильное звено подобралось старательное, дружное. Но лезть в мою личную жизнь, оскорблять меня и любимую женщину я не позволю даже отцу.

— Не об том, Ваня, речь, — тихо, примиряюще заговорил отец. — Мы с матерью решили завтра отправиться к Горшковым с хлебом да с солью. Славная у Горшковых подросла дочка, Нина, не девушка, а цветок, красавица, каких в станице мало.

— Пойдете сватать? По старинному казачьему обычаю?

— А что? И сосватаем за милую душу!

— Меня и Нину вы спросили?

— Придет время — спросим.

— Глупую свою затею выбросьте из головы, не позорьтесь… Я женюсь на Валентине.

— Стало быть, с готовым сынком в придачу? Так, что ли? — Отец снова побагровел и крикнул грозным басом: — Не бывать этому! Ни за что!

— Я все одно женюсь…

— Ах, так?! Женишься! Тогда ты не сын мне! Вон из моего дома, паршивец! И чтобы глаза мои тебя не видели, слышишь? Ну, чего стоишь?

Бледнея скулами, Иван некоторое время стоял и молчал. Не знал, что сказать. Ладонями не спеша подобрал чуприну, с горечью посмотрел на взбешенного отца и ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.

— Ваня, что случилось? — спросил Петро.

— Ничего, Петя, не случилось, ничего, — ответил Иван, выходя из дома.