Константин Лагунов - Так было

— Сделаем, — поддержала его Федотова.

— А ты, Тепляков, значит, сомневаешься? — Василий Иванович немигающим взглядом смотрел на своего заместителя.

— Пошто? Я не сомневаюсь, просто надо подумать со всех сторон…

— Думай с одной стороны. Сделать — и все!

— Так я ше… — Тепляков смущенно потупился и сделал вид, что изучает сводку.

— Я вот что думаю, Василий Иванович… — начал Плетнев.

В кабинете Рыбакова еще совещались, а в зале парткабинета уже собрались все, кого вызвали на совещание. Люди привыкли не опаздывать. Тут были уполномоченные райкома, руководители МТС и колхозов.

Ровно в одиннадцать началось совещание.

— Митинговать, товарищи, некогда, — медленно, жестко заговорил Рыбаков. — Время дороже слов. Мы проваливаем хлебозаготовки. В среднем по району девятнадцать процентов. Обком партии установил срок окончания уборки к первому ноября. Мы от вашего имени заверили областной комитет, что малышенские коммунисты справятся с заданием. Сейчас послушаем председателей и уполномоченных. Потом договоримся о конкретных делах. Начнем с «Новой жизни». Давай, Новожилова.

— Нынче у нас с уборкой получше, а хвалиться все-таки нечем. График не выполняем. Сдано всего тридцать шесть процентов. Много хлеба на корню. И в суслонах много. С ними совсем беда. Прорастает и гниет. Комбайны второй день не молотят…

— Ты что тут панихиду завела? — перебил ее Рыбаков. — Нас не разжалобишь. Не затем собрались. Доложи, как будешь положение поправлять.

— Позвольте мне, — поднялся Шамов. — Я уполномоченный в этом колхозе. Тут товарищ Новожилова, прямо скажем, дезориентирует руководство. Если проанализировать ход уборки и хлебозаготовок за последние три пятидневки, то будет виден несомненный рост темпов. Цифры, как говорят, упрямая вещь. А цифры свидетельствуют именно об этом.

— Ни о чем они не свидетельствуют. Это вы за них говорите, — с непонятной озлобленностью воскликнула Новожилова. — Бобылев пригнал комбайн, поставил на молотьбу, вот и весь секрет. А сейчас комбайн поломался…

— Товарищ Новожилова! — строго прикрикнул Шамов. — Попрошу не перебивать. Пора, наконец, научиться разбираться в явлениях жизни, находить причины тех или иных изменений. Не комбайн, который вы выпросили у Бобылева, решил дело. А энтузиазм и трудовой подъем колхозников. С первых дней уборки мы развернули широкую и разностороннюю массово-политическую работу. Агитколлектив колхоза пополнился грамотными, способными агитаторами. Каждый день в бригадах выпускаются «молнии», заполняются Доски показателей соцсоревнования. И если первые две пятидневки колхоз безнадежно отставал с жатвой…

— Нам нечего было убирать, — снова вмешалась Новожилова. — Мы же все поля пересевали. У людей пшеница в трубку пошла, а у нас только всходы появились.

— С таким отношением руководителя колхоза к политико-массовой работе, — свирепо глядя на Новожилову, чеканил Шамов, — трудно обеспечить нужный нам уровень производительности труда. А без этого, как говорит товарищ Сталин, невозможно добиться решительного подъема экономики. Все формы и методы агитационной работы на селе мы…

— Товарищ Шамов, — оборвал его Рыбаков. — После актива соберите к себе уполномоченных и расскажите об опыте массовой работы. А сейчас доложите нам конкретно, к какому сроку «Новая жизнь» закончит уборку, обмолот и сдачу зерна. Уложитесь ли в график?

— Видите ли, я не председатель колхоза и даже не заместитель…

— Вы представитель райкома партий и за все дела отвечаете наравне с председателем.

— Разумеется, — поспешно поддакнул Шамов и принялся растирать ладонью блестящий, будто отполированный, череп. — Я полагаю, мы справимся с заданием райкома и уложимся в график.

— Как будете сушить зерно? — поинтересовался Плетнев.

— То есть, как сушить?

— Вот я об этом и спрашиваю. — На губах Плетнева ироническая улыбка.

— Вероятно, нам придется организовать сушку на месте…

— Можно и у соседей подсушиться, — сострил кто-то.

— Лучше солнышка подождать. Весной оно обязательно выглянет.

Послышался приглушенный смех.

— Так как же будем сушить зерно, Новожилова? — спросил Рыбаков.

— Мы думаем так, Василий Иванович…

Шамов сел. Щеки его горели. Губы беззвучно шевелились. Богдан Данилович вынул портсигар (белые длиннопалые руки дрожали) и принялся свертывать папиросу. «Негодяи! Они еще смеются. И как смел Рыбаков так бесцеременно перебить меня? Черт знает что. Таким только дай волю. Узколобые практики, а не руководители. Навоз, зола, семена, пар. Все это давно навязло в зубах и осточертело. А годы идут, здоровье убывает. Надорвешься — спасибо не скажут. Ноги вытянешь — памятник не поставят. Скорей бы конец войне. Тогда — вон из этой дыры. В столицу, вверх через две ступеньки. Вот когда понадобятся силы. И надо не растрачивать, а накапливать их, готовясь к прыжку. Мы еще посмотрим… Цыплят по осени считают».