Константин Лагунов - Так было

— Слышу. Не кричите. Говорите спокойнее, а то все звенит.

— Василий Иванович, — неожиданно отчетливо раздалось в трубке. — У нас беда. Третий день скот без корма. Совсем без корма. Тридцать коров уже привязали к потолку. Еще два-три дня — и начнется массовый падеж.

— Где Романенко? — бешеным голосом крикнул Рыбаков. — Председатель где?

— Он уехал в соседний район к куму. Пятый день не показывается.

— А заместитель, парторг? Ты же парторг. Где ваши коммунисты?

— Что мы сделаем? Нас всего четверо, и те бабы.

— Ладно, — после долгой паузы сказал Рыбаков. — Завтра у вас будет наш представитель. Надо найти выход из положения на месте. Помоги ему. Если начнется падеж, ты первая будешь отвечать. Поняла? Первая.

— Поняла, — еле слышно отозвался голос издалека. — До свидания.

«Кого же послать в «Новую жизнь»? Нужен решительный и смелый человек. Чтобы не раздумывал, не согласовывал, а действовал на свой страх и риск. Чтобы мог поднять весь народ…»

На глаза Рыбакову попала пухлая папка. Она была полна непрочитанных бумаг, а утром нужно выезжать в МТС. Василий Иванович присел к столу и стал просматривать телеграммы, письма, решения. С чем только не обращались в райком областные организации. МТС не выполнила план набора на курсы трактористов — и облзо «ставит об этом в известность» райком. Из школ отсеялось несколько сот учеников — и облоно «обращает на этот недопустимый факт внимание райкома и просит помочь». Досарм не выполнил задания по подготовке пулеметчиков и радистов — и облдосарм «просит обсудить этот вопрос на бюро РК ВКП(б)…»

Он торопливо прочитывал бумаги, метя их короткими резолюциями, а сам все думал о «Новой жизни». Ведь там погубят скот, если не приедет нужный человек и не раздобудет корма. Кого же послать?

— Можно? — донеслось от порога.

— Входи.

Степан Синельников молча остановился посреди кабинета.

— Ты чего не спишь?

— Я зашел объяснить… Конечно, я виноват. По форме виноват, но ведь суть…

— Суть всем ясна, иначе бы с тобой так не разговаривали. Садись. — Решительным жестом отодвинул бумаги, вгляделся в лицо Степана: «Совсем вымотался». Спросил сочувственно: — Дома все в порядке?

— Как всегда.

— Отец пишет?

— Пишет. Он в этом деле аккуратный. Из любого похода, из любого боя хоть пять строчек, а весточку все же пришлет. Знает мамин характер.

— Строгая очень?

— Да нет. Просто волнуется. Чуть запоздает письмо — у нее все из рук валится, по ночам плачет.

— Это хорошо, любит, значит. Когда солдата любят да ждут, ему легче воюется. А у тебя как настроение? Не раскис после сегодняшнего?

— Нет.

— Есть для тебя одно ответственное поручение. Ответственнейшее. Надо спасать скот в «Новой жизни». Беда там…

Степан, слушая Рыбакова, преображался. В эти минуты он был по-настоящему счастлив.

Синельников ушел, и Василий Иванович снова принялся за бумаги.

Медленно худела папка.

Неслышно текли минуты.

Катилась к рассвету ночь.

Дверь кабинета бесшумно растворилась. Вошел Плетнев.

— Вот работнички, — с веселой злостью проговорил он от порога. — Только и делов, что сводки составлять, так и те никогда не сделают вовремя. Там прочерк, тут под вопросом, здесь не выяснено. Делопуты.

— Это ты райзо костеришь? — насмешливо спросил Рыбаков.

— Его.

— Молодец. Бей еще крепче, только не забывай, что райзо — ведущий отдел твоего исполкома. Помнишь, как деды говаривали: «Сама себя раба бьет, коли нечисто жнет».

— А! — Плетнев безнадежно махнул рукой и, подсев к столу, протянул Рыбакову испещренный цифрами лист.

Лицо у Плетнева обыкновенное, ничем не примечательное. Вот только брови диковинные. Неправдоподобно лохматые и большие, будто приклеенные. Когда он хмурится, брови так нависают над глазницами, что и глаз совсем не видно. Но сейчас лицо Плетнева было неподвижно. На нем застыло выражение глубокой усталости. Полуприкрыв глаза, Плетнев расслабил мышцы тела и отдыхал, искоса наблюдая за Рыбаковым. И стоило тому сказать свое излюбленное «так», как лицо Плетнева мгновенно ожило.

— Еще в тридцати колхозах не проверили семена на кондицию, — рассерженно проговорил он. — Сегодня битый час воспитывал наш земотдел. Тюлень тюленем, а ведь на фронте минометной ротой командовал.

— Именно командовал. — Василий Иванович прищелкнул языком, покачал головой. — Командовать и руководить — совсем не одно и то же. Руководителя должны не только бояться и слушаться, но и уважать, верить ему. А добиться этого чертовски трудно. Заставить уважать себя нельзя. Ни силой, ни лаской. — Прикурил от лампы, затянулся. — Вообще мы слишком много заставляем, — последнее слово он выговорил с нажимом. — Сейчас, конечно, без этого не обойтись: война. Но потом…