Константин Лагунов - Так было

Райцентр невелик, и скоро Варя уже знала, что Василий Иванович перед отъездом заходил в больницу. Куда он уехал? Зачем? Почему так спешно, даже не зашел домой?

Правда, и прежде Василий Иванович никогда не говорил ей, куда и зачем едет. Бывало, только скажет: «Еду в колхозы. Вернусь через два дня» или «Уезжаю дня на три» — и весь разговор.

Но сейчас — Варя была уверена в этом — что-то произошло необычное и страшное.

У нее вдруг возникло ощущение зыби под ногами.

Нет, предчувствие не обманывает ее. Почти два месяца не был дома и даже не зашел. Хоть бы позвонил. Надо бы узнать, зачем ходил в больницу. Только надо ли? Ох, не надо…

Нет, надо. Надо. Надо… Все надо было делась не так. Разве не видела она, что в последнее время его что-то угнетало. Он сделался молчаливым, беспричинно раздражительным и вспыльчивым. Надо было откровенно спросить его, в чем дело. Но она каким-то необъяснимым, подсознательным чутьем догадывалась, что такой разговор принесет ей огорчение и боль, и не хотела этого. Авось как-нибудь все само собой образуется. Не зря же люди говорят: «Все перемелется».

Накануне отъезда Василий Иванович пришел домой поздно ночью. Не раздеваясь и не зажигая огня, он присел на край кровати, глухо сказал: «Мне надо поговорить с тобой, Варя». Она насторожилась, испугалась. А почему сейчас? Ведь через несколько часов он уедет на целый месяц, а может, и больше. За это время все может перемениться и, возможно, будет уже не нужен этот неприятный разговор. Да мало ли что может случиться за целый месяц? «Ложись спи, — притворно зевнув, ответила она, — скоро утро. Тогда и поговорим». — «Можно и тогда», — угрюмо согласился он и стал раздеваться. На рассвете она проснулась и увидела мужа у окна. Он был босиком, в нижнем белье. Смотрел в окно и курил.

— Что, уже пора? — изумилась она.

— Пора, — ответил он и потянулся к телефону. Позвонил в райком, сказал, чтобы подъезжал Лукьяныч, и пошел умываться.

Вот так и расстались, ничего не сказав друг другу, кроме обычных при прощании слов.

Сейчас Варя вдруг поняла, что зря уклонилась от разговора и оставила беду висеть над головой.

Время перед казнью — страшнее самой казни. И Варя мучилась, ожидая мужа.

Она бестолково металась по комнате, садилась, вставала и снова садилась. Ни за что ни про что накричала на сына и даже дала ему подзатыльник, а когда разобиженный Юрка пригрозил, что нажалуется отцу, она разрыдалась и закричала:

— Где твой отец? Где? Утром приехал, а домой не показался. Больно мы ему нужны…

Наступила ночь. Варя с трудом уговорила сына лечь в постель. Мальчик тоже тревожился. Он вскакивал на каждый шорох. Заглядывал в окна. А на столе непрестанно звонил телефон, и все спрашивали Василия Ивановича.

Наконец сын уснул, а Варя все ходила по комнате, прислушиваясь к шуму за окном.

Она сразу узнала его шаги. Не ожидая стука, выскочила в сени, откинула крючок. Василий Иванович прошел мимо нее, прижимая к груди какой-то узел. Вошел в комнату, положил узел на диван. Тяжело опустился на стул. Снял шапку.

Варя ахнула, увидев виски мужа. Будто взял кто-то кисть и небрежно мазнул белилами по его вороненым волосам.

— Что с тобой?

— Сядь, Варя.

Жена послушно села.

— Это мой ребенок. — Он показал рукой на сверток. — Тоже Вася. Ему всего месяц. Мать умерла от родов…

— А-а! — Варя судорожно зажала ладонью рот. Вспомнила: месяц назад умерла от родов председательша колхоза «Коммунизм». Говорили, что она незамужняя. Говорили…

Да мало ли что тогда говорили.

— Решай, — сказал он, — или мы с ним уйдем. Или он будет нашим вторым сыном. Решай.

Варя сползла со стула, ткнулась головой в диван и захлебнулась слезами. Ее колотила неуемная нервная дрожь. Она билась головой о валик дивана, плакала беззвучно, чтобы не разбудить Юрку.

Муж не утешал ее. Молчал, уткнувшись взглядом с шляпку гвоздя, белевшую в половице.

Заплакал ребенок. Василий Иванович вскочил, подбежал к нему. Взял на руки. Малыш заплакал еще громче.

Варя медленно поднялась. Не смотря в лицо мужу, подошла к нему.

— Дай сюда, — сказала зло и грубо. Но ребенка приняла бережно. Положила на диван. Распеленала. Васино лицо. Его сын. Трясущимися руками вынула из комода простыню, разорвала на куски. Завернула младенца. Долго рылась в сундуке, выкидывая все на пол. Нашла, наконец, бог весть сколько лет пролежавшую там соску.

Притихший ребенок лежал у Вари на коленях и смачно сосал из бутылочки теплое молоко. А она все плакала и плакала.